Конец Чертопханова Иван Сергеевич Тургенев Страница: 5

Чертопханов подскочил с фонарем, повел им по земле...

- Копыта, копыта, следы подков, следы, свежие следы! - забормотал он скороговоркой. - Тут его перевели, тут, тут!

Он мгновенно перепрыгнул через плетень и с криком: "Малек-Адель! Малек-Адель!" - побежал прямо в поле.

Перфишка остался в недоуменье у плетня. Светлый кружок от фонаря скоро исчез в его глазах, поглощенный густым мраком беззвездной и безлунной ночи.

Все слабей и слабей раздавались отчаянные возгласы Чертопханова...

Глава VIII

Заря уже занялась, когда он возвратился домой. Образа человеческого не было на нем, грязь покрывала все платье, лицо приняло дикий и страшный вид, угрюмо и тупо глядели глаза. Сиплым шепотом прогнал он от себя Перфишку и заперся в своей комнате. Он едва держался на ногах от усталости - но он не лег в постель, а присел на стул у двери и схватился за голову.

- Украли!.. украли!

Но каким образом умудрился вор украсть ночью, из запертой конюшни, Малек-Аделя? Малек-Аделя, который и днем никого чужого к себе не подпускал, - украсть его без шума, без стука? И как растолковать, что ни одна дворняжка не пролаяла? Правда, их было всего две, два молодых щенка, и те от холоду и голоду в землю зарывались - но все-таки!

"И что я стану теперь делать без Малек-Аделя? - думалось Чертопханову. - Последней радости я теперь лишился - настала пора умирать. Другую лошадь купить, благо деньги завелись? Да где такую другую лошадь найти?"

- Пантелей Еремеич! Пантелей Еремеич! - послышался робкий возглас за дверью.

Чертопханов вскочил на ноги.

- Кто это? - закричал он не своим голосом.

- Это я, казачок ваш, Перфишка.

- Чего тебе? Аль нашелся, домой прибежал?

- Никак нет-с, Пантелей Еремеич; а тот жидовин, что его продал...

- Ну?

- Он приехал.

- Го-го-го-го-го! - захолкал Чертопханов - и разом распахнул дверь. - Тащи его сюда, тащи! тащи!

При виде внезапно появившейся всклокоченной, одичалой фигуры своего "благодетеля" жид, стоявший за спиною Перфишки, хотел было дать стречка; но Чертопханов в два прыжка настиг его и, как тигр, вцепился ему в горло.

- А! за деньгами пришел! за деньгами! - захрипел он, словно не он душил, а его душили. - Ночью украл, а днем за деньгами пришел? А? А?

- Помилуйте, ва...се благо...родие, - застонал было жид.

- Сказывай, где моя лошадь? Куда ты ее дел? Кому сбыл? Сказывай, сказывай, сказывай же!

Жид уже и стонать не мог; на посиневшем его лице исчезло даже выражение испуга. Руки опустились и повисли; все его тело, яростно встряхиваемое Чертопхановым, качалось взад и вперед, как тростник.

- Деньги я тебе заплачу, я тебе заплачу, сполна, до последней копейки, - кричал Чертопханов, - а только я задушу тебя, как последнего цыпленка, если ты сейчас не скажешь мне...

- Да вы уже задушили его, барин, - смиренно заметил казачок Перфишка.

Тут только опомнился Чертопханов.

Он выпустил шею жида; тот так и грохнулся на пол. Чертопханов подхватил его, усадил на скамью, влил ему в горло стакан водки - привел его в чувство. И, приведши его в чувство, вступил с ним в разговор.

Оказалось, что жид о краже Малек-Аделя не имел ни малейшего понятия. Да и с какой стати было ему красть лошадь, которую он же сам достал для "почтеннейшего Пантелея Еремеича"?

Тогда Чертопханов повел его в конюшню.

Вдвоем они осмотрели стойла, ясли, замок на двери, перерыли сено, солому, перешли потом на двор; Чертопханов указал жиду следы копыт у плетня - и вдруг ударил себя по ляжкам.

- Стой! - воскликнул он. - Ты где лошадь купил?

- В Малоархангельском уезде, на Верхосенской ярмарке, - отвечал жид.

- У кого?

- У казака.

- Стой! Казак этот из молодых был или старый?

- Средних лет, степенный человек.

- А из себя каков? На вид каков? Небось плут продувной?

- Долзно быть, плут, васе благородие.

- И что, как он тебе говорил, плут-то этот, - лошадью он владел давно?

- Помнится, говорил, что давно.

- Ну, так и некому было украсть, как именно ему! Ты посуди, слушай, стань сюда... как тебя зовут?

Жид встрепенулся и вскинул своими черными глазенками на Чертопханова.

- Как меня зовут?

- Ну, да: как твоя кличка?

- Мошель Лейба.

- Ну, посуди, Лейба, друг мой, - ты умный человек: кому, как не старому хозяину, дался бы Малек-Адель в руки! Ведь он и оседлал его, и взнуздал, и попону с него снял - вон она на сене лежит!.. Просто как дома распоряжался! Ведь всякого другого, не хозяина, Малек-Адель под ноги бы смял! Гвалт поднял бы такой, всю деревню бы переполошил! Согласен ты со мною?

- Согласен-то согласен, васе благородие...

- Ну и, значит, надо прежде всего отыскать казака того!

- Да как зе отыскать его, васе благородие? Я его всего только разочек видел - и где зе он теперь - и как его зовут? Ай, вай, вай! - прибавил жид, горестно потрясая пейсиками.

- Лейба! - закричал вдруг Чертопханов, - Лейба, посмотри на меня! Ведь я рассудка лишился, я сам не свой!.. Я руки на себя наложу, если ты мне не поможешь!

- Да как зе я могу...

- Поедем со мною и станем вора того разыскивать!

- Да куда зе мы поедем?

- По ярмаркам, по большим трахтам, по малым трахтам, по конокрадам, по городам, по деревням, по хуторам - всюду, всюду! А насчет денег ты не беспокойся: я, брат, наследство получил! Последнюю копейку просажу - а уж добуду своего друга! И не уйдет от нас казак, наш лиходей! Куда он - туда и мы! Он под землю - и мы под землю! Он к дьяволу - а мы к самому сатане!

- Ну, зацем зе к сатане, - заметил жид, - можно и без него.

- Лейба! - подхватил Чертопханов, - Лейба, ты хотя еврей и вера твоя поганая, а душа у тебя лучше иной христианской! Сжалься ты надо мною! Одному мне ехать незачем, один я этого дела не обломаю. Я горячка - а ты голова, золотая голова! Племя ваше уж такое: без науки все постигло! Ты, может, сомневаешься: откуда, мол, у него деньги? Пойдем ко мне в комнату, я тебе и деньги все покажу. Возьми их, крест с шеи возьми - только отдай мне Малек-Аделя, отдай, отдай!

Чертопханов дрожал, как в лихорадке; пот градом катился с его лица и, мешаясь со слезами, терялся в его усах. Он пожимал руки Лейбе, он умолял, он чуть не целовал его...

Он пришел в исступление. Жид попытался было возражать, уверять, что ему никак невозможно отлучиться, что у него дела... Куда! Чертопханов и слышать ничего не хотел. Нечего было делать: согласился бедный Лейба.

На другой день Чертопханов вместе с Лейбой выехал из Бессонова на крестьянской телеге. Жид являл вид несколько смущенный, держался одной рукой за грядку и подпрыгивал всем своим дряблым телом на тряском сиденье; другую руку он прижимал к пазухе, где у него лежала пачка ассигнаций, завернутых в газетную бумагу; Чертопханов сидел как истукан, только глазами поводил кругом и дышал полной грудью; за поясом у него торчал кинжал.

- Ну, злодей-разлучник, берегись теперь! - пробормотал он, выезжая на большую дорогу.

Дом он свой поручил казачку Перфишке и бабе-стряпухе, глухой и старой женщине, которую он призрел у себя из сострадания.

- Я к вам вернусь на Малек-Аделе, - крикнул он им на прощанье, - или уж вовсе не вернусь!

- Ты бы хоть замуж за меня пошла, что ли! - сострил Перфишка, толкнув стряпуху локтем в бок. - Все равно нам барина не дождаться, а то ведь со скуки пропадешь!

Она перед тем просидела дня три в уголку, скорчившись и прижавшись к стенке, как раненая лисица, - и хоть бы слово кому промолвила - все только глазами поводила, да задумывалась, да подрыгивала бровями, да слегка зубы скалила, да руками перебирала, словно куталась. Этакой "стих" и прежде на нее находил, но никогда долго не продолжался; Чертопханов это знал, - а потому и сам не ... Далее

А именно: закадычный его приятель Тихон Иванович Недопюскин скончался. Года за два до кончины здоровье стало изменять ему: он начал страдать одышкой, беспрестанно засыпал и, проснувшись, не скоро мог прийти в себя; уездный врач уверял, что это с ним происходили "ударчики". В течение трех дней, предшествовавших удалению Маши, этих трех дней, когда она "затосковала", Недопюскин ... Далее

Что эта дрянная кляча не Малек-Адель, что между ею и Малек-Аделем не существовало ни малейшего сходства, что всякий мало-мальски путный человек должен был с первого разу это увидеть, что он, Пантелей Чертопханов, самым пошлым образом обманулся - нет! что он нарочно, преднамеренно надул самого себя, напустил на себя этот туман, - во всем этом теперь уже не оставалось ни малейшего сомнения! ... Далее