Накануне Иван Сергеевич Тургенев Страница: 5

- Ваш батюшка скончался нынешнею зимой?

- Да, Елена Николаевна, в феврале.

- Говорят, - продолжала Елена, - он оставил замечательное сочинение в рукописи; правда ли это?

- Да, оставил. Это был чудесный человек. Вы бы полюбили его, Елена Николаевна.

- Я в этом уверена. А какое содержание этого сочинения?

- Содержание этого сочинения, Елена Николаевна, передать вам в немногих словах несколько трудно. Мой отец был человек очень ученый, шеллингианец, он употреблял выражения не всегда ясные...

- Андрей Петрович, - перебила его Елена, - извините мое невежество, что такое значит: шеллингианец?

Берсенев слегка улыбнулся.

- Шеллингианец - это значит последователь Шеллинга, немецкого философа, а в чем состояло учение Шеллинга...

- Андрей Петрович! - воскликнул вдруг Шубин, - ради самого бога! Уж не хочешь ли ты прочесть Елене Николаевне лекцию о Шеллинге? Пощади!

- Вовсе не лекцию, - пробормотал Берсенев и покраснел, - я хотел...

- А почему ж бы и не лекцию, - подхватила Елена. - Нам с вами лекции очень нужны, Павел Яковлевич.

Шубин уставился на нее и вдруг захохотал.

- Чему же вы смеетесь? - спросила она холодно и почти резко.

Шубин умолк.

- Ну полноте, не сердитесь, - промолвил он спустя немного. - Я виноват. Но в самом деле, что за охота, помилуйте, теперь, в такую погоду, под этими деревьями, толковать о философии? Давайте лучше говорить о соловьях, о розах, о молодых глазах и улыбках.

- Да; и о французских романах, о женских тряпках, - продолжала Елена.

- Пожалуй, и о тряпках, - возразил Шубин, - если они красивы.

- Пожалуй. Но если нам не хочется говорить о тряпках? Вы величаете себя свободным художником, зачем же вы посягаете на свободу других? И позвольте вас спросить, при таком образе мыслей зачем вы нападаете на Зою? С ней особенно удобно говорить о тряпках и о розах.

Шубин вдруг вспыхнул и приподнялся со скамейки.

- А, вот как? - начал он нервным голосом. - Я понимаю ваш намек; вы меня отсылаете к ней, Елена Николаевна. Другими словами, я здесь лишний?

- Я и не думала отсылать вас отсюда.

- Вы хотите сказать, - продолжал запальчиво Шубин, - что я не стою другого общества, что я ей под пару, что я так же пуст, и вздорен, и мелок, как эта сладковатая немочка? Не так ли-с?

Елена нахмурила брови.

- Вы не всегда так о ней отзывались, Павел Яковлевич, - заметила она.

- А! упрек! упрек теперь! - воскликнул Шубин. - Ну да, я не скрываю, была минута, именно одна минута, когда эти свежие, пошлые щечки... Но если б я захотел отплатить вам упреком и напомнить вам... Прощайте-с, - прибавил он вдруг, - я готов завраться.

И, ударив рукой по слепленной в виде головы глине, он выбежал из беседки и ушел к себе в комнату.

- Дитя, - проговорила Елена, поглядев ему вслед.

- Художник, - промолвил с тихой улыбкой Берсенев. - Все художники таковы. Надобно им прощать их капризы. Это их право.

- Да, - возразила Елена, - но Павел до сих пор еще ничем не упрочил за собой этого права. Что он сделал до сих пор? Дайте мне руку, и пойдемте по аллее. Он помешал нам. Мы говорили о сочинении вашего батюшки.

Берсенев взял руку Елены и пошел за ней по саду, но начатый разговор, слишком рано прерванный, не возобновился; Берсенев снова принялся излагать свои воззрения на профессорское звание, на будущую свою деятельность. Он тихо двигался рядом с Еленой, неловко выступал, неловко поддерживал ее руку, изредка толкал ее плечом и ни разу не взглянул на нее; но речь его текла легко, если не совсем свободно, он выражался просто и верно, и в глазах его, медленно блуждавших по стволам деревьев, по песку дорожки, по траве, светилось тихое умиление благородных чувств, а в успокоенном голосе слышалась радость человека, который сознает, что ему удается высказываться перед другим, дорогим ему человеком. Елена слушала его внимательно и, обернувшись к нему вполовину, не отводила взора от его слегка побледневшего лица, от глаз его, дружелюбных и кротких, хотя избегавших встречи с ее глазами. Душа ее раскрывалась, и что-то нежное, справедливое, хорошее не то вливалось в ее сердце, не то вырастало в нем.

Глава V

Шубин не выходил из своей комнаты до самой ночи. Уже совсем стемнело, неполный месяц стоял высоко на небе, Млечный Путь забелел и звезды запестрели, когда Берсенев, простившись с Анной Васильевной, Еленой и Зоей, подошел к двери своего приятеля. Он нашел ее запертою и постучался.

- Кто там? - раздался голос Шубина.

- Я, - отвечал Берсенев.

- Чего тебе?

- Впусти меня, Павел, полно капризничать; как тебе не стыдно?

- Я не капризничаю, я сплю и вижу во сне Зою.

- Перестань, пожалуйста. Ты не ребенок. Впусти меня. Мне нужно с тобою поговорить.

- Ты не наговорился еще с Еленой?

- Полно же, полно; впусти меня!

Шубин отвечал притворным храпеньем. Берсенев пожал плечами и отправился домой.

Ночь была тепла и как-то особенно безмолвна, точно все кругом прислушивалось и караулило; и Берсенев, охваченный неподвижною мглою, невольно останавливался и тоже прислушивался и караулил. Легкий шорох, подобный шелесту женского платья, поднимался по временам в верхушках близких деревьев и возбуждал в Берсеневе ощущение сладкое и жуткое, ощущение полустраха. Мурашки пробегали по его щекам, глаза холодели от мгновенной слезы, - ему бы хотелось выступать совсем неслышно, прятаться, красться. Резкий ветерок набежал на него сбоку: он чуть-чуть вздрогнул и замер на месте; сонный жук свалился с ветки и стукнулся о дорогу; Берсенев тихо воскликнул: "А!" - и опять остановился. Но он начал думать о Елене, и все эти мимолетные ощущения исчезли разом: осталось одно живительное впечатление ночной свежести и ночной прогулки; всю душу его занял образ молодой девушки. Берсенев шел, потупя голову, и припоминал ее слова, ее вопросы. Топот быстрых шагов почудился ему сзади. Он приник ухом: кто-то бежал, кто-то догонял его; послышалось прерывистое дыхание, и вдруг перед ним, из черного круга тени, падавшей от большого дерева, без шапки на растрепанных волосах, весь бледный при свете луны, вынырнул Шубин.

- Я рад, что ты пошел по этой дороге, - с трудом проговорил он, - я бы всю ночь не заснул, если б я не догнал тебя. Дай мне руку. Ведь ты домой идешь?

- Домой.

- Я тебя провожу.

- Да как же ты пойдешь без шапки?

- Ничего. Я и галстух снял. Теперь тепло.

Приятели сделали несколько шагов.

- Не правда ли, я был очень глуп сегодня? - спросил внезапно Шубин.

- Откровенно говоря, да. Я тебя понять не мог. Я тебя таким никогда не видал. И отчего ты рассердился, помилуй! Из-за каких пустяков?

- Гм, - промычал Шубин. - Вот как ты выражаешься, а мне не до пустяков. Видишь ли, - прибавил он, - я должен тебе заметить, что я... что... Думай обо мне, что хочешь... я... ну да! я влюблен в Елену.

- Ты влюблен в Елену! - повторил Берсенев и остановился.

- Да, - с принужденною небрежностию продолжал Шубин. - Это тебя удивляет? Скажу тебе более. До нынешнего вечера я мог надеяться, что и она со временем меня полюбит. Но сегодня я убедился, что мне надеяться нечего. Она полюбила другого.

- Другого? кого же?

- Кого? Тебя! - воскликнул Шубин и ударил Берсенева по плечу.

- Меня!

- Тебя, - повторил Шубин.

Берсенев отступил шаг назад и остался неподвижен. Шубин зорко посмотрел на него.

Недели три после первого посещения Курнатовского Анна Васильевна, к великой радости Елены, переселилась в Москву, в свой большой деревянный дом возле Пречистенки, дом с колоннами, белыми лирами и венками над каждым окном, с мезонином, службами, палисадником, огромным зеленым двором, колодцем на дворе и собачьей конуркой возле колодца. Анна Васильевна никогда так рано не съезжала с дачи, но в тот ... Далее

Кто не видал Венеции в апреле, тому едва ли знакома вся несказанная прелесть этого волшебного города. Кротость и мягкость весны идут к Венеции, как яркое солнце лета к великолепной Генуе, как золото и пурпур осени к великому старцу - Риму. Подобно весне, красота Венеции и трогает и возбуждает желания; она томит и дразнит неопытное сердце, как обещание близкого, не загадочного, но таинственного ... Далее

Анна Васильевна еще жива; она очень постарела после поразившего ее удара, жалуется меньше, но гораздо больше грустит. Николай Артемьевич тоже постарел и поседел и расстался с Августиной Христиановной... Он теперь бранит все иностранное. Ключница его, красивая женщина лет тридцати, из русских, ходит в шелковых платьях и носит золотые кольца и сережки. Курнатовский, как человек с темпераментом и, в ... Далее