Книги по военной истории скачать | ||||||||||||||||||||||
|
- Сядь-ка ты вот здесь, Василиса,-сказал он ей,-а я тут сяду. Мне нужно с тобой поговорить маленько. Василиса села. - Скажи мне, Василиса, ты писать умеешь? - Писать? - Да, писать? - Нет, не умею. - А читать? - И читать не умею. - А кто ж тебе письмо-то мое прочитал? -Дьячок. Петушков помолчал. - А хотела бы ты знать грамоте?, - Да на что нам грамоте знать, Иван Афанасьич? - Как на что? Книги можно читать. - А в книгах-то что стоит? - Все хорошее... Послушай, хочешь, я тебе принесу книжку? - Да ведь я читать не умею, Иван Афанасьич. - Я буду тебе читать. - Да ведь, чаи, скучно? - Как можно! скучно! Напротив, оно против скуки хорошо. - Разве сказки читать будете? - А вот увидишь завтра. Петушков к вечеру возвратился домой и начал рыться у себя в ящиках. Нашел он несколько разрозненных томов "Библиотеки для чтения", штук пять серых московских романов, арифметику Назарова, детскую географию с глобусом на заглавном листе, вторую часть истории Кайданова, два сонника, месяцеслов за 1819 год, два нумера "Галатеи", "Наталью" Долгорукую" Козлова и первую часть "Рославлева". Долго думал он, что бы выбрать? и наконец решился взять поэму Козлова и "Рославлева". На другой день Петушков поспешно оделся, сунул обе книжонки под лацкан сюртука, пришел в булочную и, как только улучил свободное время, усадил Василису и начал читать ей роман Загоскина. Василиса сидела неподвижно; сперва улыбалась, потом как будто призадумалась... потом нагнулась немного вперед; глаза ее съежились, рот слегка раскрылся, руки упали на колени: она задремала. Петушков читал скоро, невнятно и глухим голосом,поднял глаза... - Василиса, ты спишь? Она встрепенулась, потерла себе лицо и потянулась. Петушкову досадно стало на нее и на себя... - Скучно,-лениво проговорила Василиса. - Послушай, хочешь, я тебе стихи почитаю? - Как? - Стихи... хорошие стихи. - Нет, уж будет, право. Петушков проворно достал поэму Козлова, вскочил, прошелся по комнате, стремительно подбежал к Василисе и принялся читать. Василиса закинула голову назад, растопырила руки, вгляделась в лицо Петушкова-и вдруг залилась звонким и резким хохотом... так и покатилась. Иван Афанасьич с досадой швырнул книгу на пол. Василиса продолжала хохотать. - Ну, чему ты смеешься, глупая?1 Василиса заливалась пуще прежнего. - Смейся, смейся,- ворчал Петушков сквозь зубы. Василиса взялась за бока, заохала. - Да чему ты, сумасшедшая? Но Василиса только руками махала. Иван Афанасьич схватил фуражку и выбежал из дому. Быстро, неровными шагами шел он по городу, шел, шел и очутился у заставы. Вдоль улицы вдруг застучали колеса, затопали лошади... Кто-то кликнул его по имени. Он поднял голову и увидал просторную старинную линейку. В линейке, лицом к нему, сидел г. Бублицын между двумя девицами, дочерями господина Тютюрева. Обе девицы были одеты совершенно одинаково, как бы в ознаменование их неразрывной дружбы; обе улыбались задумчиво, но приятно, и томно наклоняли головки набок. На другой стороне линейки виднелась широкая соломенная шляпа почтенного господина Тютюрева и отчасти представлялся взорам его полный и круглый затылок; рядом с его соломенной шляпой возвышался чепец его супруги. Самое положение обоих родителей служило явным доказательством их искреннего благоволения и доверенности к молодому Бублицыну. И молодой Бублицын, видимо, чувствовал и ценил их лестную доверенность. Конечно, он сидел непринужденно, непринужденно разговаривал и смеялся; но в самой развязности его обращения замечалась нежная, трогательная почтительность. А девицы Тютюревы? Трудно выразить словами все, что внимательный взор наблюдателя открывал в чертах обеих сестриц. Благонравие, и кротость, и скромная веселость, грустное понимание жизни и непоколебимая вера в самих себя, в высокое и прекрасное призвание человека на земле, приличное внимание к юному собеседнику, по дарованиям умственным, может быть, не вполне им равному, но по сердечным свойствам совершенно достойному снисхожденья... вот какие качества и чувства изображались в это время на лицах девиц Тютюревых. Бублицын кликнул Ивана Афанасьича по имени так, без всякой причины, от избытка внутреннего довольства; поклонился ему чрезвычайно дружелюбно и приветливо; сами девицы Тютюревы поглядели на него ласково и кротко, как на человека, с которым они бы не прочь даже познакомиться... Маленькой рысцой пробежали добрые, сытые, смирные лошадки мимо Ивана Афанасьича; плавно покатилась линейка по широкой дороге, разнося добродушный девический смех; в последний раз мелькнула шляпа г-на Тютюрева; пристяжные закинули головы набок, щепотко запрыгали по короткой зеленой травке... кучер засвистал одобрительно и бережно; линейка исчезла за ракитами. Долго простоял на месте бедный Петушков. - Сирота я, сирота казанская,-прошептал он наконец... Оборванный мальчишка остановился перед ним, робко посмотрел на него, протянул руку... - Христа ради, барин хороший. Петушков достал грош. - На тебе на твое сиротство,-проговорил он через силу и пошел опять в булочную. На пороге Василисинон комнатки остановился Иван Афанасьич. "Вот,- подумал он,- вот с кем я знаюсь! Вот оно, мое семейство! вот оно!.. И тут Бублицын и там Бублицын". Василиса сидела к нему спиной и, беззаботно попевая, разматывала нитки; платье на ней было ситцевое, полинялое; волосы она заплела кое-как... В комнате, невыносимо жаркой, пахло периной, старыми тряпками; кой-где по стенам проворно мчались рыжие, щеголеватые прусаки; на дряхлом комоде, с дырочками вместо замков, лежал, подле разбитой банки, стоптанный женский башмак... На полу еще валялась поэма Козлова... Петушков покачал головой, скрестил руки и вышел. Он был обижен. Дома он приказал подать себе одеться. Овисим поплелся за сюртуком. Петушкову весьма хотелось вызвать Онисима на разговор, но Онисим молчал угрюмо. Наконец Иван Афанасьич не вытерпел: - Что ж ты меня не спрашиваешь, куда я иду? - А на что мне знать, куда вы идете? - Как на что? Ну, придет кто-нибудь за нужным делом, спросит: где, мол, дескать, Иван Афанасьич? А ты ему и скажешь: Иван Афанасьич туда-то пошел. - За нужным делом... Да кто к вам за нужным делом-то ходит? - Вот ты опять начинаешь грубить? Ведь вот опять? Онисим отвернулся и принялся чистить сюртук. - Право, Онисим, ты человек пренеприятный. Онисим исподлобья поглядел на барина. - И всегда ты так. Вот уж именно всегда. Онисим улыбнулся. - Да на что мне у вас спрашивать, Иван Афанасьич, куда вы идете? Как будто я не знаю? К булочнице! - А вот и вздор! вот и соврал! Совсем не к ней. Я к булочнице больше ходить не намерен. Онисим прищурился и тряхнул веником. Петушков ожидал одобренья; но слуга его безмолвствовал. - Не годится,- продолжал строгим голосом Петушков,- неприлично... Ну, говори же ты, что ты думаешь? - Что мне думать? Ваша воля. Что мне думать? Петушков надел сюртук. "Не верит мне, бестия",- подумал он про себя. Он вышел из дому, но ни к кому. не зашел. Походил по улицам. Обратил внимание на заходящее солнце. Наконец часу в девятом воротился домой. Он улыбался; он беспрестанно пожимал плечами, как бы- дивясь своей глупости. "Ведь вот,-думал он,-что значит твердая воля..."
|
Смотреть видеоролики о науке и технике | ||||||||||||||||||||||