|
||||||||||||||||||||||
| Книги об истории | ||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
 |
 |
|
Публика принялась рукоплескать отчаянно, вызывать Один семинарист из малороссов, между прочим, так громогласно орал: "Мылыч! Мылыч" - что его сосед вежливо, с участьем попросил его "пощадить в себе будущего протодьякона!" Но Аратов тотчас встал и направился у выходу. Купфер нагнал его... - Помилуй, куда же ты? - возопил он, - хочешь, я тебя представлю Кларе? - Нет, спасибо, - торопливо возразил Аратов - и почти бегом пустился домой. 5 Странные, ему самому неясные ощущения волновали его. В сущности, чтение Клары тоже не совсем ему понравилось... хоть он и не мог себе отдать отчета: почему именно? Оно его беспокоило, это чтение, оно казалось ему резким, негармоническим... Оно как будто нарушало что-то в нем, являлось каким-то насилием. И эти пристальные, настойчивые, почти навязчивые взгляды - к чему они? Что они значат? Скромность Аратова не допускала в нем даже мгновенной мысли о том, что он мог понравиться этой странной девушке, мог внушить ей чувство, похожее на любовь, на страсть! Да и он сам совсем не такою представлял себе ту, еще неведомую женщину, ту девушку, которой он отдастся весь, которая и его полюбит, станет его невестой, его женой... Он редко мечтал об этом: он и душой и телом был девственник; но чистый образ, возникавший тогда в его воображении, был навеян другим образом - образом его покойной матери, которую он едва помнил, но портрет которой он сохранял как святыню Портрет этот был писан акварелью, довольно искусно, приятельницей-соседкой; но сходство, по уверенью всех, было поразительное Такой же нежный профиль, такие добрые, светлые глаза, такие же шелковистые волосы, такую же улыбку, такое же ясное выражение должна была иметь та женщина, та девушка, которой он даже еще не осмеливался ожидать... А эта черномазая, смуглая, с грубыми волосами, с усиками на губе, она, наверно, недобрая, взбалмошная... "Цыганка" (Аратов не мог придумать худшего выражения), что она ему? И между тем Аратов не в силах был выкинуть из головы своей эту черномазую цыганку, пение и чтение и самая наружность которой ему не нравились. Он недоумевал, он сердился на себя. Незадолго перед тем он прочел роман Вальтера Скотта "Сен-Ронанские воды" (полное собрание сочинений Вальтера Скотта находилось в библиотеке его отца, который уважал в английском романисте серьезного, чуть не научного писателя) Героиня этого романа называется Кларой Мобрай Поэт сороковых годов, Красов, написал на нее стихотворение, оканчивающееся словами: Несчастная Клара! безумная Клара! Несчастная Клара Мобрай! Аратов знал также это стихотворение. И вот теперь эти слова беспрестанно приходили ему на память... "Несчастная Клара! безумная Клара!" (Оттого он и удивился так, когда Купфер назвал ему Клару Милич.) Сама Платоша заметила - не то чтобы перемену в настроении Якова, в нем, собственно, никакой перемены не произошло, - а что-то неладное в его взглядах, в его речах. Она осторожно расспросила его о литературном утре, на котором он присутствовал; пошептала, повздыхала, поглядела на него спереди, поглядела сбоку, сзади - и вдруг, хлопнув ладонями себе по ляжкам, воскликнула: - Ну, Яша! Я вижу, в чем дело! - Что такое? - переспросил Аратов. - Ты, наверное, на этом утре встретил какую-нибудь из этих хво-стовозок... (Платонида Ивановна называла так всех барынь, носящих модные платья.) Рожица у ней смазливая - и так она ломается - и сяк кривляется (Платоша представила все это в лицах), и глазами такие круги описывает (и это она представила, проводя указательным пальцем большие круги по воздуху)... Тебе с непривычки и показалось... но ведь это ничего, Яша... ни-и-чего не значит! Выпей чайку на ночь... и конец! Господи, помози! Платоша умолкла и удалилась... Она отроду едва ли произносила такую длинную и оживленную речь... а Аратов подумал: "Тетка-то, чай, права... С непривычки все это... (Ему действительно в первый раз пришлось возбудить к себе внимание особы женского пола... во всяком случае он этого прежде не замечал.) Баловать себя не надо". И он принялся за свои книги, а на ночь напился липового чаю - и даже спал хорошо всю эту ночь и снов не видел. На следующее утро он опять как ни в чем не бывало занялся фотографией... Но к вечеру его душевный покой возмутился снова. 6 А именно: рассыльный принес ему записку следующего содержания, написанную неправильным и крупным женским почерком: "Если вы догадываетесь, кто вам пишет, и если это вам не скучно, приходите завтра после обеда на Тверской бульвар - около пяти часов - и ждите. Вас задержат недолго. Но это очень важно. Придите". Подписи не было. Аратов тотчас догадался, кто была его корреспондента, - и это именно его возмутило. "Что за вздор! - промолвил он почти вслух, этого еще недоставало. Разумеется, я не пойду". Он, однако, велел позвать рассыльного, от которого узнал только то, что письмо ему было вручено горничной на улице. Отпустив его, Аратов перечел письмо, бросил его на пол... Но погодя немного поднял и опять перечел; вторично воскликнул: "Вздор!" - однако на пол письма уже не бросил, а спрятал в ящик. Аратов принялся за свои обычные занятия, то за одно, то за другое; но дело у него спорилось и не клеилось. Он вдруг заметил за самим собою, что ожидает Купфера! Хотел ли он расспросить его или, быть может, даже сообщить ему... Но Купфер не являлся. Потом Аратов достал Пушкина, прочел письмо Татьяны и снова убедился, что та "цыганка" совсем не поняла настоящего смысла этого письма. А этот шут Купфер кричит: "Рашель! Виардо!" Потом он подошел к своему пианино, как-то бессознательно приподнял его крышку, попытался отыскать на память мелодию романса Чайковского; но тотчас же с досадой захлопнул пианино и пошел в тетке, в ее особенную, всегда жарко натопленную комнату, с вечным запахом мяты, шалфея и других целебных трав и с таким множеством ковриков, этажерок, скамеечек, подушечек и разной мягкой мебели, что непривычному человеку и повернуться было в этой комнате трудно и дышать стеснительно. Платонида Ивановна сидела под окном с спицами в руках (она вязала Яшеньке шарф, счетом в течение его жизни - тридцать восьмой!) - и очень изумилась. Аратов заходил к ней редко и, если ему было что нужно, всякий раз кричал тоненьким голосом из своего кабинета: "Тетя Платоша!" Однако она его усадила и в ожидании его первых слов насторожилась, глядя на него одним глазом через круглые очки, другим выше их. Она не осведомилась о его здоровье и не предложила ему чаю, ибо видела, что он пришел не за тем. Аратов немного помялся... потом заговорил... заговорил о своей матери, о том, как она жила с отцом и как отец с ней познакомился. Все я это он знал очень хорошо... но ему хотелось говорить именно об этом. На его беду, Платоша совсем беседовать не умела; отвечала очень кратко, словно она подозревала, что и не за этим пришел Яша. - Что ж! - повторяла она, поспешно, чуть не с досадой шевеля спицами. Известно: мать твоя была голубка... голубка, как есть... И отец твой любил ее, как следует мужу, верно и честно, по самый гроб; и никакой другой женщины он не любил, - прибавила она, возвысив голос и сняв очки.
|
|
|
||||||||||||||||||||||
| Журналы про рукоделие и шитье | ||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
