Популярные блоги | ||||||||||||||||||||||
|
В комнате, куда он вбежал вслед за девушкой, на старомодном диване из конского волоса лежал, весь белый - белый с желтоватыми отливами, как воск или как древний мрамор, - мальчик лет четырнадцати, поразительно похожий на девушку, очевидно ее брат. Глаза его были закрыты, тень от черных густых волос падала пятном на словно окаменелый лоб, на недвижные тонкие брови; из-под посиневших губ виднелись стиснутые зубы. Казалось, он не дышал; одна рука опустилась на пол, другую он закинул за голову. Мальчик был одет и застегнут; тесный галстук сжимал его шею. Девушка с воплем бросилась к нему. - Он умер, он умер! - вскричала она, - сейчас он тут сидел говорил со мною - и вдруг упал и сделался недвижим... Боже мой! неужели нельзя помочь? И мамы нет! Панталеоне, Панталеоне, что же доктор? - прибавила она вдруг по-итальянски. - Ты ходил за доктором? - Синьора, я не ходил, я послал Луизу, - раздался хриплый голос за дверью, - и в комнату, ковыляя на кривых ножках, вошел маленький старичок в лиловом фраке с черными пуговицами, высоком белом галстуке, нанковых коротких панталонах и синих шерстяных чулках. Его крошечное личико совершенно исчезало под целой громадой седых, железного цвета волос. Со всех сторон круто вздымаясь кверху и падая обратно растрепанными косицами, они придавали фигуре старичка сходство с хохлатой курицей - сходство тем более поразительное, что под их темно-серой массой только и можно было разобрать, что заостренный нос да круглые желтые глаза. - Луиза скорей сбегает, а я не могу бегать, - продолжал старичок по-итальянски, поочередно поднимая плоские, подагрические ноги, обутые в высокие башмаки с бантиками, - а я вот воды принес. Своими сухими, корявыми пальцами он стискивал длинное горлышко бутылки. - Но Эмиль пока умрет! - воскликнула девушка и протянула руки к Санину. - О мой господин, о mein Herr! Неужели вы не можете помочь? - Надо ему кровь пустить - это удар, - заметил старичок, носивший имя Панталеоне. Хотя Санин не имел ни малейшего понятия о медицине, однако одно он знал достоверно: с четырнадцатилетними мальчиками ударов не случается. - Это обморок, а не удар, - проговорил он, обратясь к Панталеоне. - Есть у вас щетки? Старичок приподнял свое личико. - Что? - Щетки, щетки, - повторил Санин по-немецки и по-французски. - Щетки, - прибавил он, показывая вид, что чистит себе платье. Старичок, наконец, его понял. - А, щетки! Spazzette! Как не быть щеток! - Давайте их сюда; мы снимем с него сюртук - и станем растирать его. - Хорошо... Веnоnе! А воду на голову не надо вылить? - Нет... после; ступайте теперь поскорей за щетками. Панталеоне поставил бутылку на пол, выбежал вон и тотчас вернулся с двумя щетками, одной головной и одной платяной. Курчавый пудель сопровождал его и, усиленно вертя хвостом, с любопытством оглядывал старика, девушку и даже Санина - как бы желая знать, что значила вся эта тревога ? Санин проворно снял сюртук с лежавшего мальчика, расстегнул ворот, засучил рукава его рубашки - и, вооружившись щеткой, начал изо всех сил тереть ему грудь и руки. Панталеоне так же усердно тер другой - головной щеткой - по его сапогам и панталонам. Девушка бросилась на колени возле дивана и, схватив обеими руками голову, не мигая ни одной векою, так и впилась в лицо своему брату. Санин сам тер - а сам искоса посматривал на нее. Боже мой! какая же это была красавица! Глава IIIНос у ней был несколько велик, но красивого, орлиного ладу, верхнюю губу чуть-чуть оттенял пушок; зато цвет лица, ровный и матовый, ни дать ни взять слоновая кость или молочный янтарь, волнистый лоск волос, как у Аллориевой Юдифи в Палаццо-Питти, - и особенно глаза, темно-cерые, с черной каемкой вокруг зениц, великолепные, торжествующие глаза, - даже теперь, когда испуг и горе омрачали их блеск... Санину невольно вспомнился чудесный край, откуда он возвращался... Да он и в Италии не встречал ничего подобного! Девушка дышала редко и неровно; казалось, она всякий раз ждала, не начнет ли брат ее дышать? Санин продолжал растирать его; но он глядел не на одну девушку. Оригинальная фигура Панталеоне также привлекла его внимание. Старик совсем ослабел и запыхался; при каждом ударе щеткой подпрыгивал и визгливо кряхтел, а огромные космы волос, смоченные потом, грузно раскачивались из стороны в сторону, словно корни крупного растения, подмытые водою. - Снимите, по крайней мере, с него сапоги, - хотел было сказать ему Санин... Пудель, вероятно возбужденный необычайностью всего происходившего, вдруг припал на передние лапы и принялся лаять. - Tartaglia - canagliа! - зашипел на него старик... Но в это мгновенье лицо девушки преобразилось. Ее брови приподнялись, глаза стали еще больше и засияли радостью... Санин оглянулся... По лицу молодого человека выступила краска; веки шевельнулись... ноздри дрогнули. Он потянул воздух сквозь все еще стиснутые зубы, вздохнул... - Эмиль! - крикнула девушка. - Эмилио мио! Медленно раскрылись большие черные глаза. Они глядели еще тупо, но уже улыбались - слабо; та же слабая улыбка спустилась на бледные губы. Потом он двинул повислой рукою - и с размаху положил ее себе на грудь. - Эмилио! - повторила девушка и приподнялась. Выражение ее лица было так сильно и ярко, что казалось, вот сейчас либо слезы у нее брызнут, либо вырвется хохот. - Эмиль! Что такое? Эмиль! - послышалось за дверью - и в комнату проворными шагами вошла опрятно одетая дама с серебристо-седыми волосами и смуглым лицом. Мужчина пожилых лет выступал за нею следом; голова служанки мелькнула у него за плечами. Девушка побежала к ним навстречу. - Он спасен, мама, он жив! - воскликнула она, судорожно обнимая вошедшую даму. - Да что такое? - повторила та. - Я возвращаюсь... и вдруг встречаю господина доктора и Луизу... Девушка принялась рассказывать, что случилось, а доктор подошел к больному, который все более и более приходил в себя и все продолжал улыбаться: он словно начинал стыдиться наделанной им тревоги. - Вы, я вижу, его растирали щетками, - обратился доктор к Санину и Панталеоне, - и прекрасно сделали... Очень хорошая мысль... а вот мы теперь посмотрим, какие еще средства...- Он пощупал у молодого человека пульс. - Гм! Покажите-ка язык! Дама заботливо наклонилась к нему. Он еще откровеннее улыбнулся. взвел на нее глаза - и покраснел... Санину пришло на мысль, что он становится лишним; он вышел в кондитерскую. Но не успел он еще взяться за ручку уличной двери, как девушка опять появилась перед ним и остановила его. - Вы уходите, - начала она, ласково заглядывая ему в лицо, - я вас не удерживаю, но вы должны непременно прийти к нам сегодня вечером, мы вам так обязаны - вы, может быть, спасли брата: мы хотим благодарить вас - мама хочет. Вы должны сказать нам, кто вы, вы должны порадоваться вместе с нами... - Но я уезжаю сегодня в Берлин, - заикнулся было Санин. - Вы еще успеете, - с живостью возразила девушка. - Придите к нам через час на чашку шоколада. Вы обещаетесь? А мне нужно опять к нему! Вы придете? Что оставалось делать Санину? - Приду, - ответил он. Красавица быстро пожала ему руку, выпорхнула вон - и он очутился на улице. Глава IVКогда Санин часа полтора спустя вернулся в кондитерскую Розелли, его там приняли, как родного. Эмилио сидел на том же самом диване, на котором его растирали; доктор прописал ему лекарство и рекомендовал "большую осторожность в испытании ощущений", так как субъект темперамента нервического и с наклонностью к болезням сердца. Он и прежде подвергался обморокам; но никогда припадок не был так продолжителен и силен. Впрочем, доктор объявил, что всякая опасность миновалась. Эмиль одет был, как приличествует выздоравливающему, в просторный шлафрок; мать намотала ему голубую шерстяную косынку вокруг шеи; но вид он имел веселый, почти праздничный; да и все кругом имело праздничный вид. Перед диваном, на круглом столе, покрытом чистой скатертью, возвышался наполненный душистым шоколадом, окруженный чашками, графинами с сиропом, бисквитами и булками, даже цветами, - огромный фарфоровый кофейник. Шесть тонких восковых свечей горело в двух старинных серебряных шандалах; с одной стороны дивана вольтеровское кресло раскрывало свои мягкие объятия - и Санина посадили именно в это кресло. Все обитатели кондитерской, с которыми ему пришлось познакомиться в тот день, находились налицо, не исключая пуделя Тарталья и кота; все казались несказанно счастливыми; пудель даже чихал от удовольствия; один кот по-прежнему все жеманился и жмурился. Санина заставили объяснить, кто он родом, и откуда, и как его зовут; когда он сказал, что он русский, обе дамы немного удивились и даже ахнули - и тут же, в один голос, объявили, что он отлично выговаривает по-немецки; но что если ему удобнее выражаться по-французски, то он может употреблять и этот язык,-так как они обе хорошо его понимают и выражаются на нем. Санин немедленно воспользовался этим предложением. "Санин! Санин!" Дамы никак не ожидали, что русская фамилия может быть так легко произносима. Имя его: "Димитрий" - также весьма понравилось. Старшая дама заметила, что она в молодости слышала прекрасную оперу: "Dеmetrio e Polibio", но что "Dimitri" гораздо лучше, чем "Dеmеtriо". - Таким манером Санин беседовал около часу. С своей стороны дамы посвятили его во все подробности собственной жизни. Говорила больше мать, дама с седыми волосами. Санин узнал от нее, что имя ее - Леонора Розелли; что она осталась вдовою после мужа своего, Джиованни Баттиста Розелли, который двадцать пять лет тому назад поселился во Франкфурте в качестве кондитера; что Джиованни Баттиста был родом из Виченцы, и очень хороший, хотя немного вспыльчивый и заносчивый человек, и к тому республиканец! При этих словах г-жа Розелли указала на его портрет, писанный масляными красками и висевший над диваном. Должно полагать, что живописец - "тоже республиканец!", как со вздохом заметила г-жа Розелли - не вполне умел уловлять сходство, ибо на портрете покойный Джиованни Баттиста являлся каким-то сумрачным и суровым бригантом - вроде Ринальдо Ринальдини! Сама г-жа Розелли была уроженка "старинного и прекрасного города Пармы, где находится такой чудный купол, расписанный бессмертным Корреджио!" Но от давнего пребывания в Германии она почти совсем онемечилась. Потом она прибавила, грустно покачав головою, что у ней только и осталось, что вот эта дочь да вот этот сын (она указала на них поочередно пальцем); что дочь зовут Джеммой, а сына - Эмилием; что оба они очень хорошие и послушные дети - особенно Эмилио... ("Я не послушна?" - ввернула тут дочь; "Ох, ты тоже республиканка!" - ответила мать); что дела, конечно, идут теперь хуже, чем при муже, который по кондитерской части был великий мастер... ("Un grand'uomo!" - с суровым видом подхватил Панталеоне); но что все-таки, слава богу, жить еще можно!
|
Бесплатные развлекательные журналы | ||||||||||||||||||||||