|
||||||||||||||||||||||
| Обзор экономических новостей | ||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
 |
 |
|
Ничто не заставляло ее тотчас высказываться, ничто не мешало ей успокоивать его обещаниями, оттягивать и оставлять все в неизвестности до самого отъезда... до отъезда с мужем в Италию! Но она жизнь его загубила, она две жизни загубила!.. Мало ли чего нет! А перед Татьяной виновата не она, виноват он, один он, Литвинов, и не имеет он права стряхивать с себя ту ответственность, которую железным ярмом на него наложила его вина... Все так; но что же теперь оставалось делать? Он снова бросился на диван, и снова темно, и глухо, и бесследно, с пожирающею быстротой, побежали мгновения ... "А не то послушаться ее? - мелькнуло в его голове.- Она меня любит, она моя, и в самом нашем влечении друг к другу, в этой страсти, которая, после стольких лет, с такой силой пробилась и вырвалась наружу, нет ли чего- то неизбежного, неотразимого, как закон природы? Жить в Петербурге... да разве я первый буду находиться в таком положении? Да и где бы мы приютились с ней..эх И он задумался, и образ Ирины в том виде, в каком он навек напечатлелся в его последних воспоминаниях, тихо предстал перед ним... Но ненадолго... Он опомнился и с новым порывом негодования оттолкнул прочь от себя и те воспоминания, и тот обаятельный образ. "Ты мне даешь пить из золотой чаши,- воскликнул он,- но яд в твоем питье, и грязью осквернены твои белые крылья... Прочь! Оставаться здесь с тобою, после того как я... прогнал, прогнал мою невесту... бесчестное, бесчестное дело!" Он стиснул горестно руки, и другое лицо, с печатью страданья на неподвижных чертах, с безмолвным укором в прощальном взоре, возникло из глубины... И долго так еще мучился Литвинов; долго, как трудный больной, металась из стороны в сторону его истерзанная мысль... Он утих наконец; он наконец решился. С самой первой минуты он предчувствовал это решение... оно явилось ему сначала как отдаленная, едва заметная точка среди вихря и мрака внутренней борьбы; потом оно стало надвигаться все ближе и ближе и кончило тем, что врезалось холодным лезвием в его сердце. Литвинов снова вытащил свой чемодан из угла, снова уложил, не торопясь и даже с какою-то тупою заботливостью, все свои вещи, позвонил кельнера, расплатился и отправил к Ирине записку на русском языке следующего содержания: "Не знаю, больше ли вы теперь передо мной виноваты, чем тогда; но знаю, что теперешний удар гораздо сильнее... Это конец. Вы мне говорите: "Я не могу"; и я вам повторяю тоже: "Я не могу... того, что вы хотите, Не могу и не хочу". Не отвечайте мне. Вы не в состоянии дать мне единственный ответ, который я бы принял. Я уезжаю завтра рано с первым поездом. Прощайте, будьте счастливы... Мы, вероятно, больше не увидимся". Литвинов до самой ночи не выходил из своей комнаты; ждал ли он чего, бог ведает! Около семи часов вечера дама в черной мантилье, с вуалем на лице, два раза подходила к крыльцу его гостиницы. Отойдя немного в сторону и поглядев куда-то вдаль, она вдруг сделала решительное движение рукой и в третий раз направилась к крыльцу... - Куда вы, Ирина Павловна? - раздался сзади ее чей-то напряженный голос. Она обернулась с судорожною быстротой... Потугин бежал к ней. Она остановилась, подумала и так и бросилась к нему, взяла его под руку и увлекла в сторону. - Уведите, уведите меня,- твердила она, задыхаясь. - Что с вами, Ирина Павловна? - пробормотал он, изумленный. - Уведите меня,- повторила она с удвоенною силой, - если вы не хотите, чтоб я навсегда осталась... там! Потугин наклонил покорно голову, и оба поспешно удалились. На следующее утро, рано, Литвинов уже совсем собрался в дорогу - в комнату к нему вошел... тот же Потугин. Он молча приблизился к нему и молча пожал ему руку. Литвинов тоже ничего не сказал. У обоих были длинные лица, и оба напрасно старались улыбнуться. - Я пришел пожелать вам счастливого пути,- промолвил наконец Потугин. - А почему вы знаете, что я уезжаю сегодня? - спросил Литвинов. Потугин поглядел вокруг себя по полу... - Мне это стало известным... как видите. Наш последний разговор получил под конец такое странное направление ... Я не хотел расстаться с вами, не выразив вам моего искреннего сочувствия. - Вы сочувствуете мне теперь... когда я уезжаю? Потугин печально посмотрел на Литвинова. - Эх, Григорий Михайлыч, Григорий Михайлыч,- начал он с коротким вздохом,не до того нам теперь, не до тонкостей и препираний. Вы вот, сколько я мог заметить, довольно равнодушны к родной словесности и потому, быть может, не имеете понятия о Ваське Буслаеве ? - О ком? - О Ваське Буслаеве, новогородском удальце... в сборнике Кирши Данилова. - Какой Буслаев? - промолвил Литвинов, несколько озадаченный таким неожиданным оборотом речи.- Я не знаю. - Ну, все равно. Так вот я на что хотел обратить ваше внимание. Васька Буслаев, после того как увлек своих новгородцев на богомолье в Ерусалим и там, к ужасу их, выкупался нагим телом в святой реке Иордане, ибо не верил "ни в чох, ни в сон, ни в птичий грай",- этот логический Васька Буслаев взлезает на гору Фавор (Табор), а на вершине той горы лежит большой камень, через который всякого роду люди напрасно пытались перескочить... Васька хочет тоже свое счастье изведать . И попадается ему на дороге мертвая голова, человечья кость; он пихает ее ногой. Ну и говорит ему голова: "Что ты пихаешься? Умел я жить, умею и в пыли валяться - и тебе то же будет". И точно: Васька прыгает через камень, и совсем было перескочил, да каблуком задел и голову себе сломил. И тут я кстати должен заметить, что друзьям моим славянофилам, великим охотникам пихать ногою всякие мертвые головы да гнилые народы, не худо бы призадуматься над этою былиной. - Да к чему все это? - перебил наконец с нетерпеньем Литвинов.- Мне пора, извините... - А к тому,- отвечал Потугин, и глаза его засветились таким дружелюбным чувством, какого Литвинов даже не ожидал от него,- к тому, что вот вы не отталкиваете мертвой человечьей головы и вам, быть может, за вашу доброту и удастся перескочить через роковой камень. Не стану я вас больше удерживать, только вы позвольте обнять вас на прощанье. - Я и пытаться не буду прыгать,- промолвил Литвинов, троекратно целуясь с Потугиным, и к скорбным ощущениям, переполнявшим его душу, примешалось на миг сожаление об одиноком горемыке.- Но надо ехать, ехать...- Он заметался по комнате. - Хотите, я вам понесу что-нибудь? - предложил свои услуги Потугин. - Нет, благодарствуйте, не беспокойтесь, я сам... Он надел шапку, взял в руки мешок.- Итак, вы говорите,- спросил он, уже стоя на пороге,- вы видели ее? - Да, видел. - Ну... и что же она? Потугин помолчал. - Она вас ждала вчера... и сегодня ждать вас будет. - А! Ну так скажите ей... Нет, не нужно, ничего не ну нужно. Прощайте... Прощайте! - Прощайте, Григорий Мпхайлыч... Дайте мне еще вам слово сказать. Вы еще успеете меня выслушать: до отхода железной дороги осталось больше получаса. Вы возвращаетесь в Россию... Вы будете там... со временем... действовать... Позвольте же старому болтуну - ибо я, увы! болтун, и больше ничего - дать вам напутственный совет. Всякий раз, когда вам придется приниматься за дело, спросите себя: служите ли вы цивилизации - в точном и строгом смысле слова,проводите ли одну из ее идей, имеет ли вашим труд тот педагогический, европейский характер, который единственно полезен и плодотворен в наше время, у нас?
|
|
|
||||||||||||||||||||||
| Игры про мячик бесплатно | ||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
