Стихотворения в прозе (Senilia) Иван Сергеевич Тургенев Страница: 4

Джиаффар подумал: "На вид человек этот нищий, точно; однако - всяко бывает. Отчего не попытаться?" - и отвечал:

- Хорошо, отец мой; приду.

Старик взглянул ему в глаза - и удалился.

На другое утро, чуть забрезжил свет, Джиаффар отправился на базар. Старик уже ожидал его, облокотясь на мраморную чашу фонтана.

Молча взял он Джиаффара за руку и привел его в небольшой сад, со всех сторон окруженный высокими стенами.

По самой середине этого сада, на зеленой лужайке, росло дерево необычайного вида.

Оно походило на кипарис; только листва на нем была лазоревого цвета.

Три плода - три яблока - висело на тонких, кверху загнутых ветках; одно средней величины, продолговатое, молочно-белое; другое большое, круглое, ярко-красное; третье маленькое, сморщенное, желтоватое.

Всё дерево слабо шумело, хоть и не было ветра. Оно звенело тонко и жалобно, словно стеклянное; казалось, оно чувствовало приближение Джиаффара.

- Юноша! - промолвил старец. - Сорви любой из этих плодов и знай: сорвешь и съешь белый - будешь умнее всех людей; сорвешь и съешь красный - будешь богат, как еврей Ротшильд; сорвешь и съешь желтый - будешь нравиться старым женщинам. Решайся!... и не мешкай. Через час и плоды завянут, и само дерево уйдет в немую глубь земли!

Джиаффар понурил голову - и задумался.

- Как тут поступить? - произнес он вполголоса, как бы рассуждая сам с собою. - Сделаешься слишком умным - пожалуй, жить не захочется; сделаешься богаче всех людей - будут все тебе завидовать; лучше же я сорву и съем третье, сморщенное яблоко!

Он так и поступил; а старец засмеялся беззубым смехом и промолвил:

- О мудрейший юноша! Ты избрал благую часть! На что тебе белое яблоко? Ты и так умнее Соломона. Красное яблоко также тебе не нужно... И без него ты будешь богат. Только богатству твоему никто завидовать не станет.

- Поведай мне, старец, - промолвил, встрепенувшись, Джиаффар, - где живет почтенная мать нашего богоспасаемого халифа?

Старик поклонился до земли - и указал юноше дорогу.

Кто в Багдаде не знает солнца вселенной, великого, знаменитого Джиаффара?

Апрель, 1878

Два четверостишия

Существовал некогда город, жители которого до того страстно любили поэзию, что если проходило несколько недель и не появлялось новых прекрасных стихов, - они считали такой поэтический неурожай общественным бедствием.

Они надевали тогда свои худшие одежды, посыпали пеплом головы - и, собираясь толпами на площадях, проливали слезы, горько роптали на музу, покинувшую их.

В один подобный злополучный день молодой поэт Юний появился на площади, переполненной скорбевшим народом.

Проворными шагами взобрался он на особенно устроенный амвон - и подал знак, что желает произнести стихотворение.

Ликторы тотчас замахали жезлами.

- Молчание! внимание! - зычно возопили они - и толпа затихла, выжидая.

- Друзья! Товарищи! - начал Юний громким, но не совсем твердым голосом:

Друзья! Товарищи! Любители стихов!

Поклонники всего, что стройно и красиво!

Да не смущает вас мгновенье грусти темной!

Придет желанный миг... и свет рассеет тьму!

Юний умолк... а в ответ ему, со всех концов площади, поднялся гам, свист, хохот.

Все обращенные к нему лица пылали негодованием, все глаза сверкали злобой, все руки поднимались, угрожали, сжимались в кулаки!

- Чем вздумал удивить! - ревели сердитые голоса. - Долой с амвона бездарного рифмоплета! Вон дурака! Гнилыми яблоками, тухлыми яйцами шута горохового! Подайте камней! Камней сюда!

Кубарем скатился с амвона Юний... но он еще не успел прибежать к себе домой, как до слуха его долетели раскаты восторженных рукоплесканий, хвалебных возгласов и кликов.

Исполненный недоуменья, стараясь, однако, не быть замеченным (ибо опасно раздражать залютевшего зверя), возвратился Юний на площадь.

И что же он увидел?

Высоко над толпою, над ее плечами, на золотом плоском щите, облеченный пурпурной хламидой, с лавровым венком на взвившихся кудрях, стоял его соперник, молодой поэт Юлий... А народ вопил кругом:

- Слава! Слава! Слава бессмертному Юлию! Он утешил нас в нашей печали, в нашем горе великом! Он подарил нас стихами слаще меду, звучнее кимвала, душистее розы, чище небесной лазури! Несите его с торжеством, обдавайте его вдохновенную голову мягкой волной фимиама, прохлаждайте его чело мерным колебанием пальмовых ветвей, расточайте у ног его все благовония аравийских мирр! Слава!

Юний приблизился к одному из славословящих.

- Поведай мне, о мой согражданин! какими стихами осчастливил вас Юлий? Увы! меня не было на площади, когда он произнес их! Повтори их, если ты их запомнил, сделай милость!

- Такие стихи - да не запомнить? - ретиво ответствовал вопрошенный. - За кого ж ты меня принимаешь? Слушай - и ликуй, ликуй вместе с нами!

"Любители стихов!" - так начал божественный Юлий...

Любители стихов! Товарищи! Друзья!

Поклонники всего, что стройно, звучно, нежно!

Да не смущает вас мгновенье скорби тяжкой!

Желанный миг придет - и день прогонит ночь!

- Каково?

- Помилуй! - возопил Юний, - да это мои стихи! Юлий, должно быть, находился в толпе, когда я произнес их, - он услышал и повторил их, едва изменив, - и уж, конечно, не к лучшему, - несколько выражений!

- Ага! Теперь я узнаю тебя... Ты Юний, - возразил, насупив брови, остановленный им гражданин. - Завистник или глупец!... Сообрази только одно, несчастный! У Юлия как возвышенно сказано: "И день прогонит ночь!..." А у тебя - чепуха какая-то: "И свет рассеет тьму"?! Какой свет?! Какую тьму?!

- Да разве это не всё едино... - начал было Юний...

- Прибавь еще слово, - перебил его гражданин, - я крикну народу... и он тебя растерзает!

Юний благоразумно умолк, а слышавший его разговор с гражданином седовласый старец подошел к бедному поэту и, положив ему руку на плечо, промолвил:

- Юний! Ты сказал свое - да не вовремя; а тот не свое сказал - да вовремя. Следовательно, он прав - а тебе остаются утешения собственной твоей совести.

Но пока совесть - как могла и как умела... довольно плохо, правду сказать - утешала прижавшегося к сторонке Юния, - вдали, среди грома и плеска ликований, в золотой пыли всепобедного солнца, блистая пурпуром, темнея лавром сквозь волнистые струи обильного фимиама, с величественной медленностью, подобно царю, шествующему на царство, плавно двигалась гордо выпрямленная фигура Юлия... и длинные ветви пальм поочередно склонялись перед ним, как бы выражая своим тихим вздыманьем, своим покорным наклоном - то непрестанно возобновлявшееся обожание, которое переполняло сердца очарованных им сограждан!

Апрель, 1878

Воробей

Я возвращался с охоты и шел по аллее сада. Собака бежала впереди меня.

Вдруг она уменьшила свои шаги и начала красться, как бы зачуяв перед собою дичь.

Я глянул вдоль аллеи и увидел молодого воробья с желтизной около клюва и пухом на голове. Он упал из гнезда (ветер сильно качал березы аллеи) и сидел неподвижно, беспомощно растопырив едва прораставшие крылышки.

Моя собака медленно приближалась к нему, как вдруг, сорвавшись с близкого дерева, старый черногрудый воробей камнем упал перед самой ее мордой - и весь взъерошенный, искаженный, с отчаянным и жалким писком прыгнул раза два в направлении зубастой раскрытой пасти.

Он ринулся спасать, он заслонил собою свое детище... но всё его маленькое тело трепетало от ужаса, голосок одичал и охрип, он замирал, он жертвовал собою!

Вдоль оврага - по одной стороне опрятные амбарчики, клетушки с плотно закрытыми дверями; по другой стороне пять-шесть сосновых изб с тесовыми крышами. Над каждой крышей высокий шест скворечницы; над каждым крылечком вырезной железный крутогривый конек. Неровные стекла окон отливают цветами радуги. Кувшины с букетами намалеваны на ставнях. Перед каждой избой чинно стоит исправная лавочка; на ... Далее

Длинные прямые складки, подобные складкам тяжелых шелковых тканей, бежали одна за другой от носа парохода и, все ширясь, морщась да ширясь, сглаживались наконец, колыхались, исчезали. Взбитая пена клубилась под однообразно топотавшими колесами; молочно белея и слабо шипя, разбивалась она на змеевидные струи, - а там сливалась, исчезала тоже, поглощенная ... Далее

И вдруг в этот самый миг долетел до меня странный, не сразу мною понятый, но живой... человеческий звук... Я вздрогнул, прислушался... звук повторился... Да это... это крик младенца, грудного ребенка!... В этой пустынной, дикой выси, где всякая жизнь, казалось, давно и навсегда замерла, - крик ... Далее