Дворянское гнездо Иван Сергеевич Тургенев Страница: 21

- Видно, в карты играть, - говорила она, - не то, что выдумки сочинять.

Тот продолжал моргать глазами и утираться. Лиза пришла в гостиную и села в угол; Лаврецкий посмотрел на нее, она на него посмотрела - и обоим стало почти жутко. Он прочел недоумение и какой-то тайный упрек на ее лице. Поговорить с нею, как бы ему хотелось, он не мог; оставаться в одной комнате с нею, гостем в числе других гостей, - было тяжело: он решился уйти. Прощаясь с нею, он успел повторить, что придет завтра, и прибавил, что надеется на ее дружбу.

- Приходите, - отвечала она с тем же недоумением на лице.

Паншин оживился по уходе Лаврецкого; он начал давать советы Гедеоновскому, насмешливо любезничал с Беленицыной и, наконец, спел свой романс. Но с Лизой он говорил и глядел на нее по-прежнему: значительно и немного печально.

А Лаврецкий опять не спал всю ночь. Ему не было грустно, он не волновался, он затих весь; но он не мог спать. Он даже не вспоминал прошедшего времени; он просто глядел в свою жизнь; сердце его билось тяжело и ровно, часы летели, он и не думал о сне. По временам только всплывала у него в голове мысль: "Да это неправда, это все вздор", - и он останавливался, поникал головою и снова принимался глядеть в свою жизнь.

Глава XXIX

Марья Дмитриевна не слишком ласково приняла Лаврецкого, когда он явился к ней на следующий день. "Вишь, повадился", - подумала она. Он ей сам по себе не очень нравился, да и Паншин, под влиянием которого она находилась, весьма коварно и небрежно похвалил его накануне. Так как она не считала его гостем и не полагала нужным занимать родственника, почти домашнего человека, то и получаса не прошло, как он уже шел с Лизой в саду по аллее. Леночка и Шурочка бегали в нескольких шагах от них по цветнику.

Лиза была спокойна по обыкновению, но более обыкновенного бледна. Она достала из кармана и протянула Лаврецкому мелко сложенный лист журнала.

- Это ужасно! - промолвила она. Лаврецкий ничего не отвечал.

- Да, может быть, это еще и неправда, - прибавила Лиза.

- Оттого-то я и просил вас не говорить об этом никому. Лиза прошлась немного.

- Скажите, - начала она, - вы не огорчены? нисколько?

- Я сам не знаю, что я чувствую, - отвечал Лаврецкий.

- Но ведь вы ее любили прежде?

- Любил.

- Очень?

- Очень.

- И не огорчены ее смертью?

- Она не теперь для меня умерла.

- Это грешно, что вы говорите... Не сердитесь на меня. Вы меня называете своим другом: друг все может говорить. Мне, право, даже страшно... Вчера у вас такое нехорошее было лицо... Помните, недавно, как вы жаловались на нее? - а ее уже тогда, может быть, на свете не было. Это страшно. Точно это вам в наказание послано. Лаврецкий горько усмехнулся.

- Вы думаете?.. - По крайней мере я теперь свободен. Лиза слегка вздрогнула.

- Полноте, не говорите так. На что вам ваша свобода? Вам не об этом теперь надо думать, а о прощении...

- Я давно ее простил, - перебил Лаврецкий и махнул рукой.

- Нет, не то, - возразила Лиза и покраснела. - Вы не так меня поняли. Вы должны позаботиться о том, чтобы вас простили...

- Кому меня прощать?

- Кому? Богу. Кто же может нас простить, кроме бога? Лаврецкий схватил ее за руку.

- Ах, Лизавета Михайловна, поверьте, - воскликнул он, - я и так довольно был наказан. Я уже все искупил, поверьте.

- Это вы не можете знать, - проговорила Лиза вполголоса. - Вы забыли, - еще недавно, вот когда вы со мной говорили, вы не хотели ее прощать. Оба молча прошлись по аллее.

- А что же ваша дочь? - спросила вдруг Лиза и остановилась. Лаврецкий встрепенулся.

- О, не беспокойтесь! Я уже послал письма во все места. Будущность моей дочери, как вы ее... как вы говорите... обеспечена. Не беспокойтесь. Лиза печально улыбнулась.

- Но вы правы, - продолжал Лаврецкий, - что мне делать с моей свободой? На что мне она?

- Когда вы получили этот журнал? - промолвила Лиза, не отвечая на его вопрос.

- На другой день после вашего посещения.

- И неужели... неужели вы даже не заплакали?

- Нет. Я был поражен; но откуда было взяться слезам? Плакать о прошедшем - да ведь оно у меня все выжжено!.. Самый проступок ее не разрушил мое счастие, а доказал мне только, что его вовсе никогда не бывало. О чем же тут было плакать? Впрочем, кто знает? Я, может быть, был бы более огорчен, если б я получил это известие двумя неделями раньше...

- Двумя неделями? - возразила Лиза. - Да что ж такое случилось в эти две недели? Лаврецкий ничего не отвечал, а Лиза вдруг покраснела еще пуще прежнего.

- Да, да, вы угадали, - подхватил внезапно Лаврецкий, - в течение этих двух недель я узнал, что значит чистая женская душа, и мое прошедшее еще больше от меня отодвинулось. Лиза смутилась и тихонько пошла в цветник к Леночке и Шурочке.

- А я доволен тем, что показал вам этот журнал, - говорил Лаврецкий, идя за нею следом, - я уже привык ничего не скрывать от вас и надеюсь, что и вы отплатите мне таким же доверием.

- Вы думаете? - промолвила Лиза и остановилась. - В таком случае я бы должна была... Да нет! Это невозможно.

- Что такое? Говорите, говорите.

- Право, мне кажется, я не должна... А впрочем, - прибавила Лиза и с улыбкой оборотилась к Лаврецкому, - что за откровенность вполовину? Знаете ли? я получила сегодня письмо.

- От Паншина?

- Да, от него... Почему вы знаете?

- Он просит вашей руки?

- Да, - произнесла Лиза и прямо и серьезно посмотрела Лаврецкому в глаза. Лаврецкий, в свою очередь, серьезно посмотрел на Лизу.

- Ну, и что же вы ему отвечали? - проговорил он наконец.

- Я не знаю, что отвечать, - возразила Лиза и опустила сложенные руки.

- Как? Ведь вы его любите?

- Да, он мне нравится; он, кажется, хороший человек.

- Вы то же самое и в тех же самых выражениях сказали мне четвертого дня. Я желаю знать, любите ли вы его тем сильным, страстным чувством, которое мы привыкли называть любовью?

- Как вы понимаете, - нет.

- Вы в него не влюблены?

- Нет. Да разве это нужно?

- Как?

- Маменьке он нравится, - продолжала Лиза, - он добрый; я ничего против него не имею.

- Однако вы колеблетесь?

- Да... и, может быть, - вы, ваши слова тому причиной. Помните, что вы третьего дня говорили? Но это слабость...

- О дитя мое! - воскликнул вдруг Лаврецкий, и голос его задрожал, - не мудрствуйте лукаво, не называйте слабостью крик вашего сердца, которое не хочет отдаться без любви. Не берите на себя такой страшной ответственности перед тем человеком, которого вы не любите и которому хотите принадлежать...

- Я слушаюсь, я ничего не беру на себя, - произнесла было Лиза...

- Слушайтесь вашего сердца; оно одно вам скажет правду, - перебил ее Лаврецкий... - Опыт, рассудок - все это прах и суета! Не отнимайте у себя лучшего, единственного счастья на земле.

- Вы ли это говорите, Федор Иваныч? Вы сами женились по любви - и были ли вы счастливы? Лаврецкий всплеснул руками.

- Ах, не говорите обо мне! Вы и понять не можете всего того, что молодой, неискушенный, безобразно воспитанный мальчик может принять за любовь!.. Да и, наконец, к чему клеветать на себя? Я сейчас вам говорил, что я не знал счастья... нет! я был счастлив!

- Мне кажется, Федор Иваныч, - произнесла, понизив голос, Лиза (когда она не соглашалась с своим собеседником, она всегда понижала голос; притом она чувствовала большое волнение), - счастье на земле зависит не от нас...

Лаврецкий написал жене, что не нуждается в ответе... но он ждал, он жаждал ответа, объяснения этого непонятного, непостижимого дела. Варвара Павловна в тот же день прислала ему большое французское письмо. Оно его доконало; последние его сомнения исчезли - и ему стало стыдно, что у него оставались еще сомнения. Варвара Павловна не оправдывалась: она желала толь- ко увидать его, умоляла не осуждать ... Далее

Между тем вечер наступал, и Марья Дмитриевна изъявила желание возвратиться домой. Девочек с трудом оторвали от пруда, снарядили. Лаврецкий объявил, что проводит гостей до полдороги, и велел оседлать себе лошадь, Усаживая Марью Дмитриевну в карету, он хватился Лемма; но старика нигде не могли найти. Он тотчас исчез, как только кончилось уженье. Антон, с замечательной для его лет силой, захлопнул ... Далее

Прошло восемь лет. Опять настала весна... Но скажем прежде несколько слов о судьбе Михалевича, Паншина, г-жи Лаврецкой - и расстанемся с ними. Михалевич, после долгих странствований, попал, наконец, на настоящее свое дело: он получил место старшего надзирателя в казенном заведении. Он очень доволен своей судьбой, и воспитанники его ""обожают", хотя и передразнивают его. Паншин ... Далее