Скачать книги про интернет | ||||||||||||||||||||||
|
Кто чувствовал, того тревожит Призрак невозвратимых дней... Тому уж нет очарований, Того змея воспоминаний, Того раскаянье грызет... Она постояла, посмотрела с холодной улыбкой на себя в зеркало и, сделав небольшое движение головою сверху вниз, сошла в гостиную. Дарья Михайловна, как только ее увидела, повела ее в кабинет, посадила подле себя, ласково потрепала по щеке, а между тем внимательно, почти с любопытством, заглядывала ей в глаза. Дарья Михайловна чувствовала тайное недоумение: в первый раз ей пришло в голову, что она дочь свою в сущности не знает. Услышав от Пандалевского об ее свидании с Рудиным, она не столько рассердилась, сколько удивилась тому, как могла благоразумная Наталья решиться на такой поступок. Но когда она ее призвала к себе и принялась бранить ее - вовсе не так, как бы следовало ожидать от европейской женщины, а довольно крикливо и неизящно, - твердые ответы Натальи, решимость ее взоров и движений смутили, даже испугали Дарью Михайловну. Внезапный, тоже не совсем понятный отъезд Рудина снял большую тяжесть с ее сердца; но она ожидала слез, истерических припадков... Наружное спокойствие Натальи опять ее сбило с толку. - Ну, что, дитя, - начала Дарья Михайловна, - как ты сегодня? Наталья посмотрела на мать свою. - Ведь он уехал... твой предмет. Ты не знаешь, отчего он так скоро собрался? - Маменька! - заговорила Наталья тихим голосом, - даю вам слово, что если вы сами не будете упоминать о нем, от меня вы никогда ничего не услышите. - Стало быть, ты сознаешься, что была виновата передо мною? Наталья опустила голову и повторила: - Вы от меня никогда ничего не услышите. - Ну, смотри же! - возразила с улыбкой Дарья Михайловна. - Я тебе верю. А третьего дня, помнишь ли ты, как... Ну, не буду. Кончено, решено и похоронено. Не правда ли? Вот я опять тебя узнаю; а то я совсем было в тупик пришла. Ну, поцелуй же меня, моя умница!.. Наталья поднесла руку Дарьи Михайловны к своим губам, а Дарья Михайловна поцеловала ее в наклоненную голову. - Слушайся всегда моих советов, не забывай, что ты Ласунская и моя дочь, - прибавила она, - и ты будешь счастлива. А теперь ступай. Наталья вышла молча. Дарья Михайловна поглядела ей вслед и подумала: "Она в меня - тоже будет увлекаться: mais elle aura moins d'abandon" note 28. И Дарья Михайловна погрузилась в воспоминания о прошедшем ... о давно прошедшем... Потом она велела кликнуть m-lle Boncourt и долго сидела с ней, запершись вдвоем. Отпустив ее, она позвала Пандалевского. Ей непременно хотелось узнать настоящую причину отъезда Рудина... но Пандалевский ее успокоил совершенно. Это было по его части. - На другой день Волынцев с сестрою приехал к обеду. Дарья Михайловна была всегда очень любезна с ним, а на этот раз она особенно ласково с ним обращалась. Наталье было невыносимо тяжело; но Волынцев так был почтителен, так робко с ней заговаривал, что она в душе не могла не поблагодарить его. День прошел тихо, довольно скучно, но все, разъезжаясь, почувствовали, что попали в прежнюю колею; а это много значит, очень много. Да, все попали в прежнюю колею... все, кроме Натальи. Оставшись, наконец, одна, она с трудом дотащилась до своей кровати и, усталая, разбитая, упала лицом на подушки. Ей так горько, и противно, и пошло казалось жить, так стыдно ей стало самой себя, своей любви, своей печали, что в это мгновение она бы, вероятно, согласилась умереть... Много еще предстояло ей тяжелых дней, ночей бессонных, томительных волнений; но она была молода - жизнь только что начиналась для нее, а жизнь рано или поздно свое возьмет. Какой бы удар ни поразил человека, он в тот же день, много на другой - извините за грубость выражения - поест, и вот вам уже первое утешение... Наталья страдала мучительно, она страдала впервые... Но первые страдания, как первая любовь, не повторяются - и слава богу! Глава ХIIМинуло около двух лет. Настали первые дни мая. На балконе своего дома сидела Александра Павловна, но уже не Липина, а Лежнева; она более года как вышла замуж за Михайла Михайлыча. Она по-прежнему была мила, только пополнела в последнее время. Перед балконом, от которого в сад вели ступени, расхаживала кормилица с краснощеким ребенком на руках, в белой шинельке и с белым помпоном на шляпе. Александра Павловна то и дело взглядывала на него. Ребенок не пищал, с важностью сосал свой палец и спокойно посматривал кругом. Достойный сын Михайла Михайлыча уже сказывался в нем. Возле Александры Павловны сидел на балконе старый наш знакомец, Пигасов. Он заметно поседел с тех пор, как мы расстались с ним, сгорбился, похудел и шипел, когда говорил: один передний зуб у него вывалился; шипение придавало еще более ядовитости его речам... Озлобление не уменьшалось в нем с годами, но остроты его притуплялись, и он чаще прежнего повторялся. Михайла Михайлыча не было дома; его ждали к чаю. Солнце уже село. Там, где оно закатилось, полоса бледно-золотого, лимонного цвела тянулась вдоль небосклона; на противоположной стороне их было две: одна, пониже, голубая, другая, выше, красно-лиловая. Легкие тучки таяли в вышине. Все обещало постоянную погоду. Вдруг Пигасов засмеялся. - Чему вы, Африкан Семеныч? - спросила Александра Павловна. - Да так... Вчера, слышу я, один мужик говорит жене - а она, этак, разболталась: "Не скрыпи!.." Очень это мне понравилось. Не скрыпи! Да и в самом деле, о чем может рассуждать женщина? Я, вы знаете, никогда не говорю о присутствующих. Наши старики умнее нас были. У них в сказках красавица сидит под окном, во лбу звезда, а сама ни гугу. Вот это как следует. А то, посудите сами: третьего дня наша предводительша как из пистолета мне в лоб выстрелила; говорит мне, что ей не нравится моя тенденция! Тенденция! Ну, не лучше ли было и для нее и для всех, если б каким-нибудь благодетельным распоряжением природы она лишилась вдруг употребления языка? - А вы все такой же, Африкан Семеныч: все нападаете на нас, бедных... Знаете ли, ведь это в своем роде несчастье, право. Я о вас сожалею. - Несчастье? Что вы это изволите говорить! Во-первых, по-моему, на свете только три несчастья и есть: жить зимой в холодной квартире, летом носить узкие сапоги да ночевать в комнате, где пищит ребенок, которого нельзя посыпать персидским порошком; а во-вторых, помилуйте, я самый смирный стал теперь человек. Хоть прописи с меня пиши! Вот как я нравственно веду себя. - Хорошо вы ведете себя, нечего сказать! Не дальше как вчера Елена Антоновна мне на вас жаловалась. - Вот как-с! А что она вам такое говорила, позвольте узнать? - Она говорила мне, что вы в течение целого утра на все ее вопросы только и отвечали, что "чего-с? чего-с?" да еще таким писклявым голосом. Пигасов засмеялся. - А ведь хорошая эта была мысль, согласитесь, Александра Павловна... а? - Удивительная! Разве можно быть этак с женщиной невежливым, Африкан Семеныч? - Как? Елена Антоновна, по-вашему, женщина? - Что же она, по-вашему? - Барабан, помилуйте, обыкновенный барабан, вот по которому бьют палками... - Ах, да! - перебила Александра Павловна, желая переменить разговор, - вас, говорят, поздравить можно? - С чем? - С окончанием тяжбы. Глиновские луга остались за вами...
|
Бесплатные журналы для молодежи | ||||||||||||||||||||||