|
||||||||||||||||||||||
| Скачать бесплатно журналы о кино | ||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
 |
 |
|
- Я думаю о том, как бы придать большую силу мышцам ног блохи, чтобы ей удобнее было спасаться от врагов своих. Равновесие нападения и отпора нарушено... Надо его восстановить. - Как? - пролепетал я в ответ. - Ты вот о чем думаешь? Но разве мы, люди, не любимые твои дети? Женщина чуть-чуть наморщила брови: - Все твари мои дети, - промолвила она, - и я одинаково о них забочусь - и одинаково их истребляю. - Но добро... разум... справедливость... - пролепетал я снова. - Это человеческие слова, - раздался железный голос. - Я не ведаю ни добра, ни зла... Разум мне не закон - и что такое справедливость? Я тебе дала жизнь - я ее отниму и дам другим, червям или людям... мне всё равно... А ты пока защищайся - и не мешай мне! Я хотел было возражать... но земля кругом глухо застонала и дрогнула - и я проснулся. Август, 1879 "Повесить его!"- Это случилось в 1805 году, - начал мой старый знакомый, - незадолго до Аустерлица. Полк, в котором я служил офицером, стоял на квартирах в Моравии. Нам было строго запрещено беспокоить и притеснять жителей; они и так смотрели на нас косо, хоть мы и считались союзниками. У меня был денщик, бывший крепостной моей матери, Егор по имени. Человек он был честный и смирный; я знал его с детства и обращался с ним как с другом. Вот однажды в доме, где я жил, поднялись бранчивые крики, вопли: у хозяйки украли двух кур, и она в этой краже обвиняла моего денщика. Он оправдывался, призывал меня в свидетели... "Станет он красть, он, Егор Автамонов!" Я уверял хозяйку в честности Егора, но она ничего слушать не хотела. Вдруг вдоль улицы раздался дружный конский топот: то сам главнокомандующий проезжал со своим штабом. Он ехал шагом, толстый, обрюзглый, с понурой головой и свислыми на грудь эполетами. Хозяйка увидала его - и, бросившись наперерез его лошади, пала на колени - и вся растерзанная, простоволосая, начала громко жаловаться на моего денщика, указывала на него рукою. - Господин генерал! - кричала она, - ваше сиятельство! Рассудите! Помогите! Спасите! Этот солдат меня ограбил! Егор стоял на пороге дома, вытянувшись в струнку, с шапкой в руке, даже грудь выставил и ноги сдвинул, как часовой, - и хоть бы слово! Смутил ли его весь этот остановившийся посреди улицы генералитет, окаменел ли он перед налетающей бедою - только стоит мой Егор да мигает глазами - а сам бел, как глина! Главнокомандующий бросил на него рассеянный и угрюмый взгляд, промычал сердито: - Ну?... Стоит Егор как истукан и зубы оскалил! Со стороны посмотреть: словно смеется человек. Тогда главнокомандующий промолвил отрывисто: - Повесить его! - толкнул лошадь под бока и двинулся дальше - сперва опять-таки шагом, а потом шибкой рысью. Весь штаб помчался вслед за ним; один только адъютант, повернувшись на седле, взглянул мельком на Егора. Ослушаться было невозможно... Егора тотчас схватили и повели на казнь. Тут он совсем помертвел - и только раза два с трудом воскликнул: - Батюшки! батюшки! - а потом вполголоса: - Видит бог - не я! Горько, горько заплакал он, прощаясь со мною. Я был в отчаянии. - Егор! Егор! - кричал я, - как же ты это ничего не сказал генералу! - Видит бог, не я, - повторял, всхлипывая, бедняк. Сама хозяйка ужаснулась. Она никак не ожидала такого страшного решения и в свою очередь разревелась! Начала умолять всех и каждого о пощаде, уверяла, что куры ее отыскались, что она сама готова всё объяснить... Разумеется, всё это ни к чему не послужило. Военные, сударь, порядки! Дисциплина! Хозяйка рыдала всё громче и громче. Егор, которого священник уже исповедал и причастил, обратился ко мне: - Скажите ей, ваше благородие, чтоб она не убивалась... Ведь я ей простил. Мой знакомый повторил эти последние слова своего слуги, прошептал: "Егорушка, голубчик, праведник!" - и слезы закапали по его старым щекам. Август, 1879 Что я буду думать?Что я буду думать тогда, когда мне придется умирать, - если я только буду в состоянии тогда думать? Буду ли я думать о том, что плохо воспользовался жизнью, проспал ее, продремал, не сумел вкусить от ее даров? "Как? это уже смерть? Так скоро? Невозможно! Ведь я еще ничего не успел сделать... Я только собирался делать!" Буду ли я вспоминать о прошедшем, останавливаться мыслию на немногих светлых, прожитых мною мгновениях, на дорогих образах и лицах? Предстанут ли моей памяти мои дурные дела - и найдет на мою душу жгучая тоска позднего раскаяния? Буду ли я думать о том, что меня ожидает за гробом... да и ожидает ли меня там что-нибудь? Нет... мне кажется, я буду стараться не думать - и насильно займусь каким-нибудь вздором, чтобы только отвлечь собственное мое внимание от грозного мрака, чернеющего впереди. При мне один умирающий всё жаловался на то, что не хотят дать ему погрызть каленых орешков... и только там, в глубине его потускневших глаз, билось и трепетало что-то, как перешибленное крыло насмерть раненной птицы. Август, 1879 "Как хороши, как свежи были розы..."Где-то, когда-то, давно-давно тому назад, я прочел одно стихотворение. Оно скоро позабылось мною... но первый стих остался у меня в памяти: Как хороши, как свежи были розы... Теперь зима; мороз запушил стекла окон; в темной комнате горит одна свеча. Я сижу, забившись в угол; а в голове всё звенит да звенит: Как хороши, как свежи были розы... И вижу я себя перед низким окном загородного русского дома. Летний вечер тихо тает и переходит в ночь, в теплом воздухе пахнет резедой и липой; а на окне, опершись на выпрямленную руку и склонив голову к плечу, сидит девушка - и безмолвно и пристально смотрит на небо, как бы выжидая появления первых звезд. Как простодушно-вдохновенны задумчивые глаза, как трогательно-невинны раскрытые, вопрошающие губы, как ровно дышит еще не вполне расцветшая, еще ничем не взволнованная грудь, как чист и нежен облик юного лица! Я не дерзаю заговорить с нею - но как она мне дорога, как бьется мое сердце! Как хороши, как свежи были розы... А в комнате всё темней да темней... Нагоревшая свеча трещит, беглые тени колеблются на низком потолке, мороз скрыпит и злится за стеною - и чудится скучный, старческий шёпот... Как хороши, как свежи были розы... Встают передо мною другие образы... Слышится веселый шум семейной деревенской жизни. Две русые головки, прислонясь друг к дружке, бойко смотрят на меня своими светлыми глазками, алые щеки трепещут сдержанным смехом, руки ласково сплелись, вперебивку звучат молодые, добрые голоса; а немного подальше, в глубине уютной комнаты, другие, тоже молодые руки бегают, путаясь пальцами, по клавишам старенького пианино - и ланнеровский вальс не может заглушить воркотню патриархального самовара... Как хороши, как свежи были розы... Свеча меркнет и гаснет... Кто это кашляет там так хрипло и глухо? Свернувшись в калачик, жмется и вздрагивает у ног моих старый пес, мой единственный товарищ... Мне холодно... Я зябну... И все они умерли... умерли... Как хороши, как свежи были розы... Сентябрь, 1879 Морское плаваниеЯ плыл из Гамбурга в Лондон на небольшом пароходе. Нас было двое пассажиров: я да маленькая обезьяна, самка из породы уистити, которую один гамбургский купец отправлял в подарок своему английскому компаньону.
|
|
|
||||||||||||||||||||||
| Фотографии страстной голой брюнетки | ||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
