Новь Иван Сергеевич Тургенев Страница: 49

- Что мне в Петербурге делать? В университет ходить да уроки давать? Это уж никуда не годится. - Вот что Соломин скажет, - промолвила Марианна, - он лучше решит, как и что.

Они вернулись в первую комнату и опять сели друг подле друга. Похвалили Соломина, Татьяну, Павла; упомянули о Сипягине, о том, как прежняя жизнь вдруг так далеко от них ушла, словно туманом покрылась; потом опять пожали друг другу руки - обменялись радостными взглядами; потом поговорили о том, в какие слои должно стараться проникать и как им надо будет держаться, чтобы их не подозревали.

Нежданов уверял, что чем меньше об этом думать, чем проще себя держать, тем лучше.

- Конечно! - воскликнула Марианна. - Ведь мы хотим опроститься, как говорит Татьяна.

- Я не в этом смысле, - начал было Нежданов. - Я хотел сказать, что не надо принуждать себя...

Марианна вдруг засмеялась.

- Я вспомнила, Алеша, как это я нас обоих назвала: опростелые!

Нежданов тоже посмеялся, повторил: "опростелые..." - а потом задумался.

И Марианна задумалась.

- Алеша! - промолвила она.

- Что?

- Мне кажется, нам обоим немного неловко. Молодые - des nouveaux maries, пояснила она, - в первый день своего брачного путешествия должны чувствовать нечто подобное. Они счастливы... им очень хорошо - и немножко неловко.

Нежданов улыбнулся - принужденной улыбкой.

- Ты очень хорошо знаешь, Марианна, что мы не молодые - в твоем смысле.

Марианна поднялась с своего места и стала прямо перед Неждановым.

- Это от тебя зависит.

- Как?

- Алеша, ты знаешь, что когда ты мне скажешь как честный человек - а я тебе верю, потому что ты точно честный человек, - когда ты мне скажешь, что ты меня любишь той любовью... ну, той любовью, которая дает право на жизнь другого, - когда ты мне это скажешь, - я твоя.

Нежданов покраснел и отвернулся немного.

- Когда я тебе это скажу...

- Да, тогда! Но ведь ты сам видишь, ты мне теперь этого не говоришь... О да, Алеша, ты, точно, честный человек. Ну, и давай толковать о вещах более серьезных.

- Но ведь я люблю тебя, Марианна!

- Я в этом не сомневаюсь... и буду ждать. Постой, я еще не совсем привела в порядок твой письменный стол. Вот тут что-то завернуто, что-то жесткое...

Нежданов рванулся со стула.

- Оставь это, Марианна... Это... пожалуйста, оставь. Марианна повернула к нему голову через плечо и с изумлением приподняла брови.

- Это - тайна? Секрет? У тебя есть секрет?

- Да... да, - промолвил Нежданов и, весь смущенный, прибавил - в виде объяснения: - Это... портрет. Слово это вырвалось у него невольно. В бумажке, которую Марианна держала в руках, был действительно завернут ее портрет, данный Нежданову Маркеловым.

- Портрет? - произнесла она протяжным голосом... - Женский?

Она подала ему пакетец; но он неловко его взял, он чуть не выскользнул у него из рук - и раскрылся.

- Да это... мой портрет! - воскликнула Марианна с живостью... - Ну свой-то портрет я имею право взять. - Она выхватила его у Нежданова.

- Это - ты нарисовал?

- Нет... не я.

- Кто же? Маркелов?

- Ты угадала... Он.

- Каким же образом он у тебя?

- Он мне подарил его.

- Когда?

Нежданов рассказал, когда и как. Пока он говорил, Марианна взглядывала то на него, то на портрет... и у обоих, у Нежданова и у ней, мелькнула одна и та же мысль в голове: "Если бы он был в этой комнате, он бы имел право потребовать..." Но ни Марианна, ни Нежданов не высказали громко своей мысли... быть может потому, что каждый из них почувствовал ее в другом.

Марианна тихонько завернула портрет в бумажку и положила ее на стол.

- Добрый человек! - прошептала она. - Где-то он теперь?

- Как где?.. Дома, у себя. Я завтра или послезавтра пойду к нему за книжками, за брошюрами. Он хотел мне дать - да, видно, забыл при отъезде.

- И ты, Алеша, того мнения, что, отдавая тебе этот портрет, он уже ото всего отказывался... решительно ото всего?

- Мне так показалось.

- И ты надеешься его найти дома?

- Конечно.

- А! - Марианна опустила глаза, уронила руки. - А вот нам обед Татьяна несет! - вскрикнула она вдруг. - Какая она славная женщина!

Татьяна явилась с приборами, салфетками, судками. Пока она накрывала на стол, она рассказывала о том, что происходило на фабрике.

- Хозяин приехал из Москвы по чугунке - и пошел бегать по всем этажам, как оглашенный; да ведь он ничего как есть не смыслит, а только так, для, виду действует, для примеру. А Василий Федотыч с ним, как с малым младенцем; а хозяин хотел какую-то противность учинить, так его Василий Федотыч сейчас отчеканил; брошу, говорит, сейчас все; тот сейчас хвост и поджал. Теперь вместе кушают; а хозяин с собой компаньона привез...Так тот только всему удивляется. А денежный, должно быть, человек, этот кумпаньон, потому все больше молчит да головой потряхивает. А сам толстый-претолстый! Туз московский! Недаром пословица такая слывет, что Москва у всей России под горою: все в нее катится.

- Как вы все примечаете! - воскликнула Марианна.

- Я и то заметливая, - возразила Татьяна. - Вот, готов вам обед. Кушайте на здоровье. А я тут малость посижу, на вас погляжу.

Марианна и Нежданов принялись есть; Татьяна прикорнула на подоконник и подперла щеку рукою.

- Погляжу я на вас, - повторила она, - и какие же вы оба молоденькие да кволенькие... Так приятно на вас глядеть, что даже печально! Эх, голубчики мои! Берете вы на себя тяготу невмоготу! Таких-то, как вас, пристава царские охочи в куролеску сажать!

- Ничего, тетушка, не пугайте нас, - заметил Нежданов. - Вы знаете поговорку: "Назвался груздем - полезай в кузов".

- Знаю... знаю; да кузовья-то пошли ноне тесные да невылазные!..

- Есть у вас дети? - спросила Марианна, чтобы переменить разговор.

- Есть; сынок. В школу ходить начал. Была и дочка; да не стало ее, сердешной! Несчастье с ней приключилось: попала под колесо. И хоть бы разом ее убило! А то - мучилась долго. С тех пор я жалостливая стала; а прежде - что жимолость, что я. Как есть дерево!

- Ну, а как же вы Павла Егорыча-то вашего - разве не любили?

- Э! то особ статья; то - дело девичье. Ведь вот и вы - вашего-то любите? Аль нет?

- Люблю.

- Оченно любите?

- Очень.

- Чтой-то... - Татьяна посмотрела на Нежданова, на Марианну - и ничего не прибавила.

Марианне опять пришлось переменить разговор. Она объявила Татьяне, что бросила табак курить; та ее похвалила. Потом Марианна вторично попросила ее насчет платья; напомнила ей, что она обещалась показать, как стряпают...

- Да вот еще что! Нельзя ли мне достать толстых суровых ниток? Я буду чулки вязать... простые.

Татьяна отвечала, что все будет исполнено как следует, и, убрав со стола, вышла из комнаты своей твердой, спокойной походкой.

- Ну, а мы что будем делать? - обратилась Марианна к Нежданову - и, не давши ему ответить: - Хочешь? так как только завтра начнется настоящее дело, посвятим нынешний вечер литературе. Перечтем твои стихи! Я судья буду строгий.

Нежданов долго не соглашался... однако кончил тем, что уступил, - и стал читать из тетрадки. Марианна села близко возле него и глядела ему в лицо, пока он читал. Она сказала правду: судьей она оказалась строгим.

Немногие стихотворения ей понравились: она предпочитала чисто лирические, короткие и, как она выражалась, не нравоучительные. Читал Нежданов не совсем хорошо: не решался декламировать - и не хотел впадать в сухой тон; выходило ни рыба ни мясо. Марианна вдруг перервала его вопросом: знает ли он удивительное стихотворение Добролюбова, которое начинается так: "Пускай умру печали мало", - и тут же прочла его - тоже не совсем хорошо, как-то немножко по-детски.

- Ты, может быть, прав; но ведь если ждать минуты, когда все, решительно все будет готово, - никогда не придется начинать. Ведь если взвешивать наперед все последствия - наверное, между ними будут какие-либо дурные. Например: когда наши предшественники устроили освобождение крестьян - что ж? могли они предвидеть, что одним из последствий этого освобождения будет появление целого класса ... Далее

Валентина Михайловна обещала постараться - и постаралась . Она начала с того, что поговорила en tete-a-tete с Калломейцевым. Неизвестно, что она ему сказала, но он пришел к столу с видом человека, который "взял на себя" быть смирным и скромным, что бы он ни услыхал. Эта заблаговременная "резиньяция" придавала всему его существу оттенок легкой грусти; зато сколько достоинства ... Далее

И разве мы для этого бежали из того ненавистного дома, чтобы оставаться вместе и ворковать голубками?" Так размышляла Марианна... и все сильнее и сильнее разыгрывалась в ней та взволнованная досада. К тому же ее самолюбие было задето. Почему все ее оставили - все? та "толстая" женщина назвала ее птичкой, красоткой... почему не прямо куколкой? И отчего это Нежданов отправился не ... Далее