Дворянское гнездо Иван Сергеевич Тургенев Страница: 38

- А Матроска жив, - заговорила вдруг Леночка.

- И Гедеоновский жив, - прибавил ее брат. При имени Гедеоновского разом грянул дружный смех.

- Да, он жив и лжет по-прежнему, - продолжал сын Марьи Дмитриевны, - и. вообразите, вот эта егоза (он указал на институтку, сестру своей жены) вчера ему перцу в табакерку насыпала.

- Как он чихал! - воскликнула Леночка, - и снова зазвенел неудержимый смех.

- Мы о Лизе недавно имели вести, - промоловил молодой Калитин, - и опять кругом все притихло, - ей хорошо, здоровье ее теперь поправляется понемногу.

- Она все в той же обители? - спросил не без усилия Лаврецкий.

- Все в той же.

- Она к вам пишет?

- Нет, никогда; к нам через людей вести доходят. - Сделалось внезапное, глубокое молчанье; вот "тихий ангел пролетел", - подумали все.

- Не хотите ли вы в сад? - обратился Калитин к Лаврецкому, - он очень хорош теперь, хотя мы его и запустили немножко.

Лаврецкий вышел в сад, и первое, что бросилось ему в глаза, - была та самая скамейка, на которой он некогда провел с Лизой несколько счастливых, не повторившихся мгновений; она почернела, искривилась; но он узнал ее, и душу его охватило то чувство, которому нет равного и в сладости и в горести, - чувство живой грусти об исчезнувшей молодости, о счастье, которым когда-то обладал. Вместе с молодежью прошелся он по аллеям; липы немного постарели и выросли в последние восемь лет, тень их стала гуще; зато все кусты поднялись, малинник вошел в силу, орешник совсем заглох, и отовсюду пахло свежим дромом, лесом, травою, сиренью.

- Вот где хорошо бы играть в четыре угла, - вскрикнула вдруг Леночка, войдя на небольшую зеленую поляну, окруженную липами, - нас, кстати, пятеро.

- А Федора Ивановича ты забыла? - заметил ее брат. - Или ты себя не считаешь? Леночка слегка покраснела.

- Да разве Федор Иванович, в его лета, может... - начала она.

- Пожалуйста, играйте, - поспешно подхватил Лаврецкий, - не обращайте внимания на меня. Мне самому будет приятнее, когда я буду знать, что я вас не стесняю. А занимать вам меня нечего; у нашего брата, старика, есть занятие, которого вы еще не ведаете и которого никакое развлечение заменить не может: воспоминания.

Молодые люди выслушали Лаврецкого с приветливой и чуть-чуть насмешливой почтительностью, - точно им учитель урок прочел, - и вдруг посыпали от него все прочь, вбежали на поляну; четверо стало около деревьев, один на середине - и началась потеха.

А Лаврецкий вернулся в дом, вошел в столовую, приблизился к фортепьяно и коснулся одной из клавиш; раздался слабый, но чистый звук и тайно задрожал у него в сердце: этой нотой начиналась та вдохновенная мелодия, которой, давно тому назад, в ту же самую счастливую ночь, Лемм, покойный Лемм, привел его в такой восторг. Потом Лаврецкий перешел в гостиную и долго не выходил из нее: в этой комнате, где он так часто видал Лизу, живее возникал перед ним ее образ; ему казалось, что он чувствовал вокруг себя следы ее присутствия; но грусть о ней была томительна и не легка: в ней не было тишины, навеваемой смертью. Лиза еще жила где-то, глухо, далеко; он думал о ней, как о живой, и не узнавал девушки, им некогда любимой, в том смутном, бледном призраке, облаченном в монашескую одежду, окруженном дымными волнами ладана. Лаврецкий сам бы себя не узнал, если б мог так взглянуть на себя, как он мысленно взглянул на Лизу. В течение этих восьми лет совершился, наконец, перелом в его жизни, тот перелом, которого многие не испытывают, но без которого нельзя остаться порядочным человеком до конца; он действительно перестал думать о собственном счастье, о своекорыстных целях. Он утих и - к чему таить правду? - постарел не одним лицом и телом, постарел душою; сохранить до старости сердце молодым, как говорят иные, и трудно и почти смешно; тот уже может быть доволен, кто не утратил веры в добро, постоянства воли, охоты к деятельности. Лаврецкий имел право быть довольным: он сделался действительно хорошим хозяином, действительно выучился пахать землю и трудился не для одного себя; он, насколько мог, обеспечил и упрочил быт своих крестьян.

Лаврецкий вышел из дома в сад, сел на знакомой ему скамейке - и на этом дорогом месте, перед лицом того дома, где он в последний раз напрасно простирал свои руки к заветному кубку, в котором кипит и играет золотое вино наслажденья, - он, одинокий, бездомный странник, под долетавшие до него веселые клики уже заменившего его молодого поколения, оглянулся на свою жизнь. Грустно стало ему на сердце, но не тяжело и не прискорбно: сожалеть ему было о чем, стыдиться нечего. "Играйте, веселитесь, растите, молодые силы, - думал он, и не было горечи в его думах, - жизнь у вас впереди, и вам легче будет жить: вам не придется, как нам, отыскивать свою дорогу, бороться, падать и вставать среди мрака; мы хлопотали о том, как бы уцелеть - и сколько из нас не уцелело! - а вам надобно дело делать, работать, и благословение нашего брата, старика, будет с вами. А мне, после сегодняшнего дня, после этих ощущений, остается отдать вам последний поклон - и, хотя с печалью, но без зависти, безо всяких темных чувств, сказать, в виду конца, в виду ожидающего бога: "Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!"

Лаврецкий тихо встал и тихо удалился; его никто не заметил, никто не удерживал; веселые клики сильнее прежнего раздавались в саду за зеленой сплошной стеной высоких лип. Он сел в тарантас и велел кучеру ехать домой и не гнать лошадей.

"И конец? - спросит, может быть, неудовлетворенный читатель. - А что же сталось потом с Лаврецким? с Лизой?" Но что сказать о людях, еще живых, но уже сошедших с земного поприща, зачем возвращаться к ним? Говорят, Лаврецкий посетил тот отдаленный монастырь, куда скрылась Лиза, - увидел ее. Перебираясь с клироса на клирос, она прошла близко мимо него, прошла ровной, торопливо-смиренной походкой монахини - и не взглянула на него; только ресницы обращенного к нему глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ниже наклонила она свое исхудалое лицо - и пальцы сжатых рук, перевитые четками, еще крепче прижались друг к другу. Что подумали, что почувствовали оба? Кто узнает? Кто скажет? Есть такие мгновения в жизни, такие чувства... На них можно только указать - и пройти мимо.

1 Ну, ну, мой мальчик... (франц.).

2 Осторожнее, осторожнее (франц.).

3 Это даже очень шикарно (франц.).

4 Прелестный малый (франц.).

5 Замирая (итал.).

6 Я тоже художник (итал.).

7 Цвет (франц.).

8 "здравствуйте"... - как вы поживаете?" (франц. "bonjour", "comment vous portez-vous?").

9 "Декларацию прав человека" (франц.).

10 "В законности - добродетель..." (лат.).

11 Мой сын (франц.).

12 Вы (франц.).

13 "Моя дочь делает прекрасную партию" (нем.).

14 Очаровательная мадам Лаврецкая (франц.).

15 От Шоссе д'Антен до улицы Лилль (франц.).

16 Эта знатная русская дама, такая изящная, которая живет на улице П... (франц.).

17 мой дорогой кузен (франц.).

18 "Теперь уже нет таких слуг, как бывало" (франц.).

19 "Популяризировать идею кадастра" (франц.).

20 "Озлобленный" (франц.).

21 "В конце концов" (франц.).

22 "С которым случилась такая нелепость" (франц.).

23 Поэтическая натура (франц.).

Небольшой домик, куда приехал Лаврецкий и где два года тому назад скончалась Глафира Петровна, был выстроен в прошлом столетии, из прочного соснового леса; он на вид казался ветхим, но мог простоять еще лет пятьдесят или более. Лаврецкий обошел все комнаты и, к великому беспокойству старых, вялых мух с белой пылью на спине, неподвижно сидевших под притолоками, велел всюду открыть окна: с самой ... Далее

Лизу сперва испугало серьезное и строгое лицо новой няни; но она скоро привыкла к ней и крепко полюбила. Она сама была серьезный ребенок; черты ее напоминали резкий и правильный облик Калитина; только глаза у ней были не отцовские; они светились тихим вниманием и добротой, что редко в детях. Она в куклы не любила играть, смеялась не громко и не долго, держалась чинно. Она задумывалась не часто, ... Далее

- Уж я знаю, к чему. Да и ты, мой кормилец, коли подумаешь хорошенько, ведь ты не глуп, сам поймешь, к чему я это у тебя спрашиваю. А теперь прощай, батюшка. Спасибо, что навестил; а слово сказанное помни, Федя, да поцелуй меня. Ох, душа моя, тяжело тебе, знаю; да ведь и всем не легко. Уж на что я, бывало, завидовала мухам: вот, думала я, кому хорошо на свете пожить; да услыхала раз ночью, как ... Далее