Дворянское гнездо Иван Сергеевич Тургенев Страница: 34

- Марья Дмитриевна приказали просить вас к ней пожаловать, - доложил он Лаврецкому.

- Скажи, братец, что я не могу теперь... - начал было Федор Иваныч.

- Приказали очинно просить, - продолжал лакей, - приказали сказать, что они одни.

- А разве гости уехали? - спросил Лаврецкий.

- Точно так-с, - возразил лакей и осклабился. Лаврецкий пожал плечами и отправился вслед за ним.

XLIII

Марья Дмитриевна сидела одна у себя в кабинете на вольтеровском кресле и нюхала одеколон; стакан воды с флер-д'оранжем стоял возле нее на столике. Она волновалась и как будто трусила. Лаврецкий вошел.

- Вы желали меня видеть, - сказал он, холодно кланяясь.

- Да, - возразила Марья Дмитриевна и отпила немного воды. - Я узнала, что вы прошли прямо к тетушке; я приказала вас просить к себе: мне нужно переговорить с вами. Садитесь, пожалуйста. - Марья Дмитриевна перевела дыхание. - Вы знаете, - продолжала она, - ваша жена приехала.

- Это мне известно, - промолвил Лаврецкий.

- Ну да, то есть я хотела сказать: она ко мне приехала, и я приняла ее; вот о чем я хочу теперь объясниться с вами, Федор Иваныч. Я, слава богу, заслужила, могу сказать, всеобщее уважение и ничего неприличного ни за что на свете не сделаю. Хоть я и предвидела, что это будет вам неприятно, однако я не решилась отказать ей, Федор Иваныч; она мне родственница - по вас: войдите в мое положение, какое же я имела право отказать ей от дома, - согласитесь?

- Вы напрасно волнуетесь, Марья Дмитриевна, - возразил Лаврецкий, - вы очень хорошо сделали; я нисколько не сержусь. Я вовсе не намерен лишать Вар- вару Павловну возможности видеть своих знакомых; сегодня я не вошел к вам только потому, что не хотел встретиться с нею, - вот и все.

- Ах, как мне приятно слышать это от вас, Федор Иваныч, - воскликнула Марья Дмитриевна, - впрочем, я всегда этого ожидала от ваших благородных чувств. А что я волнуюсь - это не удивительно: я женщина и мать. А ваша супруга... конечно, я не могу судить вас с нею - это я ей самой сказала; но она такая любезная дама, что, кроме удовольствия, ничего доставить не может. Лаврецкий усмехнулся и поиграл шляпой.

- И вот что я хотела вам еще сказать, Федор Иваныч, - продолжала Марья Дмитриевна, слегка подвигаясь к нему, - если б вы видели, как она скромно себя держит, как почтительна! Право, это даже трогательно. А если б вы слышали, как она о вас отзывается! Я, говорит, перед ним кругом виновата; я, говорит, не умела ценить его, говорит; это, говорит, ангел, а не человек. Право, так и говорит: ангел. Раскаяние у ней такое... Я, ей-богу, и не видывала такого раскаяния!

- А что, Марья Дмитриевна, - промолвил Лаврецкий, - позвольте полюбопытствовать: говорят, Варвара Павловна у вас пела; во время своего раскаяния она пела - или как?..

- Ах, как вам не стыдно так говорить! Она пела и играла для того только, чтобы сделать мне угодное, потому что я настоятельно ее просила об этом, почти приказывала ей. Я вижу, что ей тяжело, так тяжело; думаю, чем бы ее развлечь, - да и слышала-то я, что талант у ней такой прекрасный! Помилуйте, Федор Иваныч, она совсем уничтожена, спросите хоть Сергея Петровича; убитая женщина, tout-a-fait [58], что вы это? Лаврецкий только плечами пожал.

- А потом, что это у вас за ангелочек эта Адочка, что за прелесть! Как она мила, какая умненькая; по-французски как говорит; и по-русски понимает - меня тетенькой назвала. И знаете ли, этак чтобы дичиться, как все почти дети в ее годы дичатся, - совсем этого нет. На вас так похожа, Федор Иваныч, что ужас. Глаза, брови... ну, вы, как есть - вы. Я маленьких таких детей не очень люблю, признаться; но в вашу дочку просто влюбилась.

- Марья Дмитриевна, - произнес вдруг Лаврецкий, - позвольте вас спросить, для чего вы это все мне говорить изволите?

- Для чего? - Марья Дмитриевна опять понюхала одеколон и отпила воды. - А для того, Федор Иваныч, я это говорю, что... ведь я вам родственница, я принимаю в вас самое близкое участие... я знаю, сердце у вас добрейшее. Послушайте, mon cousin, я все-таки женщина опытная и не буду говорить на ветер! простите, простите вашу жену, - Глаза Марьи Дмитриевны вдруг наполнились слезами. - Подумайте: молодость, неопытность... ну, может быть, дурной пример: не было такой матери, которая наставила бы ее на путь. Простите ее, Федор Иваныч, она довольно была наказана.

Слезы закапали по щекам Марьи Дмитриевны; она не утирала их: она любила плакать. Лаврецкий сидел как на угольях. "Боже мой, - думал он, - что же это за пытка, что за день мне выдался сегодня!"

- Вы не отвечаете, - заговорила снова Марья Дмитриевна, - как я должна вас понять? Неужели вы можете быть так жестоки? Нет, я этому верить не хочу. Я чувствую, что мои слова вас убедили. Федор Иваныч, бог вас наградит за вашу доброту, а вы примите теперь из рук моих вашу жену...

Лаврецкий невольно поднялся со стула; Марья Дмитриевна тоже встала и, проворно зайдя за ширмы, вывела оттуда Варвару Павловну. Бледная, полуживая, с опущенными глазами, она, казалось, отреклась от воякой собственной мысли, от всякой воли - отдалась вся в руки Марьи Дмитриевны. Лаврецкий отступил шаг назад.

- Вы были здесь! - воскликнул он.

- Не вините ее, - поспешно проговорила Марья Дмитриевна, - она ни за что не хотела остаться, но я приказала ей остаться, я посадила ее за ширмы. Она уверяла меня, что это еще больше вас рассердит; я и слушать ее не стала; я лучше ее вас знаю. Примите же из рук моих вашу жену; идите, Варя, не бойтесь, припадите к вашему мужу (она дернула ее за руку) - и мое благословение...

- Постойте, Марья Дмитриевна, - перебил ее Лаврецкий глухим, но потрясающим голосом. - Вы, вероятно, любите чувствительные сцены (Лаврецкий не ошибался: Марья Дмитриевна еще с института сохранила страсть к некоторой театральности); они вас забавляют; но другим от них плохо приходится. Впрочем, я с вами говорить не буду: в этой сцене не вы главное действующее лицо. Что вы хотите от меня, сударыня? - прибавил он, обращаясь к жене. - Не сделал ли я для вас, что мог? Не возражайте мне, что не вы затеяли это свидание; я вам не поверю, - и вы знаете, что я вам верить не могу. Что же вы хотите? Вы умны, - вы ничего не делаете без цели. Вы должны понять, что жить с вами, как я жил прежде, я не в состоянии; не оттого, что я на вас сержусь, а оттого, что я стал другим человеком. Я сказал вам это на второй же день вашего возвращения, и вы сами, в это мгновенье, в душе со мной согласны. Но вы желаете восстановить себя в общем мнении; вам мало жить у меня в доме, вы желаете жить со мной под одной кровлей - не правда ли?

- Я желаю, чтобы вы меня простили, - проговорила Варвара Павловна, не поднимая глаз.

- Она желает, чтобы вы ее простили, - повторила Марья Дмитриевна.

- И не для себя, для Ады, - шепнула Варвара Павловна.

- Не для нее, для вашей Ады, - повторила Марья Дмитриевна.

- Прекрасно. Вы этого хотите? - произнес с усилием Лаврецкий. - Извольте, я и на это согласен.

Варвара Павловна бросила на него быстрый взор, а Марья Дмитриевна воскликнула: "Ну, слава богу!" - и опять потянула Варвару Павловну за руку. - Примите же теперь от меня...

Христофор Теодор Готлиб Лемм родился в 1786 году, в королевстве Саксонском, в городе Хемнице, от бедных музыкантов. Отец его играл на валторне, мать на арфе; сам он уже по пятому году упражнялся на трех различных инструментах. Восьми лет он осиротел, а с десяти начал зарабатывать себе кусок хлеба своим искусством. Он долго вел бродячую жизнь, играл везде - ив трактирах, и на ярмарках, и на ... Далее

Два дня спустя Марья Дмитриевна, по обещанию, прибыла со всей своей молодежью в Васильевское. Девочки побежали тотчас в сад, а Марья Дмитриевна томно прошлась по комнатам и томно все похвалила. Визит свой Лаврецкому она считала знаком великого снисхожденья, чуть не добрым поступком. Она приветливо улыбнулась, когда Антон и Апраксея, по старинной дворовой привычке, подошли к ней к ручке, и ... Далее

Между тем вечер наступал, и Марья Дмитриевна изъявила желание возвратиться домой. Девочек с трудом оторвали от пруда, снарядили. Лаврецкий объявил, что проводит гостей до полдороги, и велел оседлать себе лошадь, Усаживая Марью Дмитриевну в карету, он хватился Лемма; но старика нигде не могли найти. Он тотчас исчез, как только кончилось уженье. Антон, с замечательной для его лет силой, захлопнул ... Далее