|
||||||||||||||||||||||
| Играть в бесплатные игры | ||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
 |
 |
|
Он вышел вон, и я за ним. Анна Мартыновна тотчас стала проворно и как бы с досадой убирать со стола. На пороге двери я обернулся и поклонился ей; но она словно не заметила моего поклона, только опять улыбнулась, да еще злее прежнего. Я взял у харловского зятя мою лошадь и повел ее в поводу. Мы вместе с ним пошли на гумно, - но так как ничего в нем особенно любопытного не открыли, притом же он во мне, как в молодом мальчике, не мог предполагать отменную любовь к хозяйству, то мы и вернулись через сад на дорогу. VIII Я хорошо знал харловского зятя: звали его Слеткиным, Владимиром Васильевичем; он был ойрота, сын мелкого чиновника, поверенного по делам у матушки, и ее воспитанник. Сперва поместили его в уездное училище, потом он поступил в "вотчинную контору", потом записали его на службу по казенным магазинам и, наконец, женили на дочери Мартына Петровича. Матушка называла его жиденком, и он действительно своими курчавыми волосиками, своими черными и вечно мокрыми, как вареный чернослив, глазами, своим ястребиным носом и широким красным ртом напоминал еврейский тип; только цвет кожи он имел белый и был вообще весьма недурен собою. Нрава он был услужливого, лишь бы дело не касалось его личной выгоды. Тут он тотчас терялся от жадности, до слез даже доходил; из-за тряпки готов канючить целый день, сто раз напомнит о данном обещании, и обижается и пищит, если оно не тотчас исполняется. Он любил таскаться до полям с ружьем; и когда случалось ему залучить зайца или утку, с особенным чувством клал свою добычу в ягдташ, приговаривая: "Ну, теперь шалишь, не уйдешь! Теперь мне послужишь!" - Добрый конек у вас, - заговорил он своим шепелявым голосом, помогая мне взобраться на седло, - вот бы мне такую лошадку! Да где! Счастье мое не такое. Хоть бы вы матушку вашу попросили... напомнили. - А она вам обещала? - Кабы обещала! Нет; но я полагал, что по великому ее благодушеству... - Вы бы к Мартыну Петровичу обратились. - К Мартыну Петровичу! - повторил протяжно Слеткин. - Для него - что я, что какой-нибудь ничтожный казачок Максимка - все едино. Как есть в черном теле нас содержит, и никакой от него награды не видать за все пруды. - Неужели? - Да, ей-богу же. Как скажет: "Мое слово свято!" - ну, вот точно топором отрубит. Проси, не проси - все едино. Да и Анна Мартыновна, супруга моя, такого авантажа перед ним не имеет, как Евлампия Мартыновна. - Ах, господи боже мой, батюшка! - перебил он вдруг самого себя и с отчаянием всплеснул руками. - Посмотрите: что это? Целый полуосьмииник овса, нашего овса, какой-то злодей выкосил. Каков?! Вот тут и живи! Разбойники, разбойники! Вот уж точно правду говорят, что не верь Еськову, Беськову, Ерину, Белину (так назывались четыре окрестные деревни). Ах, ах, что это! Рубля, почитай, на полтора, а то и на два - убытку! В голосе Слеткина слышались чуть не рыданья. Я толкнул лошадь под бока и поехал от него прочь. Восклицания Слеткина еще долетали до моего слуха, как вдруг, на повороте дороги, попалась мне та самая вторая дочь Харлова, Евлампия, которая, по словам Анны Мартыновны, ушла в поле за васильками. Густой венок из этих цветов обвивал ее голову. Мы обменялись поклонами молча. Евлампия была тоже очень недурна собой, не хуже сестры, но только в другом роде. Росту она была высокого, сложения дородного; все в ней было велико: и голова, и ноги, и руки, и белые как снег зубы, и особенно глаза, выпуклые, с поволокой, темно-синие, как стеклярус; все в ней было даже монументально (недаром она доводилась Мартыну Петровичу дочкой), но красиво. Белокурую густую косу она, видимо, не знала куда деть и раза при обматывала ее вокруг темени. Рот у ней был прелестный, свежий, как розан, малинового цвета, и когда она говорила, середина верхней губы очень мило приподнималась. Но во взгляде ее огромных глаз было что-то дикое и почти суровое. "Вольница, казачья кровь", - так отзывался о ней Мартын Петрович. Я побаивался ее... Мне эта осанистая красавица напоминала своего батюшку. Я отъехал еще немного дальше и услышал, что она запела ровным, сильным, несколько резким, прямо крестьянским голосом, потом она вдруг умолкла. Я оглянулся и с вершины холма увидал ее, стоявшую возле харловского зятя перед окошенным осьминником овса. Тот размахивал и указывал руками, а она не шевелилась. Солнце освещало ее высокую фигуру, и ярко голубел васильковый венок на ее голове. IX Я уже, кажется, сказывал вам, господа, что и для этой второй дочери Харлова матушка моя припасла жениха. То был один из самых бедных наших соседей, отставной армейский майор Житков, Гаврило Федулыч, человек уже немолодой и - как он сам выражался, не без самодовольства, впрочем, и словно рекомендуя себя - "битый да ломаный". Он едва разумел грамоте и очень был глуп, но втайне надеялся попасть к моей матушке в управляющие, ибо чувствовал себя "исполнителем". "Что другое-с, а зубье считать у мужичья это я до тонкости понимаю, - говаривал он, чуть не скрипя собственными зубами, - потому - привык, - пояснял он, - в прежней моей, значит, должности". Будь Житков меньше глуп, он бы понял, что именно в управляющие к матушке попасть не предстояло ему никаких шансов, так как для этого нужно было сместить настоящего управляющего, некоего Квицинского, весьма характерного и дельного поляка, которому матушка вполне доверяла. Лицо у Житкова было длинное, лошадиное; оно все обросло пыльно-белокурыми волосами, даже щеки под глазами все заросли; в самые сильные морозы оно было покрыто обильным потом, словно росинками. При виде матушки он немедленно вытягивался в струнку, голова его начинала дрожать от усердия, огромные руки слегка похлопывали по ляжкам, и вся фигура, казалось, так и взывала: "Повели!.. и я устремлюсь!" Матушка не обманывалась насчет его способностей, что не мешало ей, однако, заботиться об его свадьбе с Евлампией. - Только сладишь ли ты с ней, отец мой? - спросила она его однажды. Житков самодовольно улыбнулся. - Помилуйте, Наталья Николаевна! Целую роту в порядке содержал, по струнке ходили, а это что же с? Плевое дело. - То рота, отец мой, а то девушка благородная, жена, - заметила матушка с неудовольствием. - Помилуйте-с! Наталья Николаевна! - снова воскликнул Житков. - Это мы все очень понять можем. Одно слово: барышня, особа нежная! - Ну, - решила наконец матушка, - Евлампия себя в обиду не даст. Х Однажды - дело было в июне месяце и день склонялся к вечеру - человек доложил о приезде Мартына Петровича. Матушка удивилась: мы его более недели не видали, но он никогда так поздно не посещал нас. "Что-нибудь случилось!" - воскликнула она вполголоса. Лицо Мартына Петровича, когда он ввалился в комнату и тотчас же опустился на стул возле двери, имело такое необычайное выражение, оно так было задумчиво и даже бледно, что матушка моя невольно и громко повюрила свое восклицание. Мартын Петрович уставил на нее свои маленькие глаза, помолчал, вздохнул тяжело, помолчал опять и объявил наконец, что приехал по одному делу... которое... такого рода, что по причине... Пробормотав эти несвязные слова, он вдруг поднялся и вышел. Матушка позвонила, велела вошедшему лакею тотчас догнать и непременно воротить Мартына Петровича, но тот уже успел сесть на свои дрожки и убраться.
|
|
|
||||||||||||||||||||||
| Читать книги про поэзию | ||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
