Вешние воды Иван Сергеевич Тургенев Страница: 11

Подпоручик слегка изумился при виде старика... О, что бы он сказал, если б кто шепнул ему в это мгновение, что представленный ему "артист" зананимается также и поваренным искусством!.. Но Панталеоне принял такой вид, как будто участвовать в устройстве поединков было для него самым обычным делом: вероятно, ему в этом случае помогали воспоминания его театральной карьеры - и он разыгрывал роль секунданта именно как роль. И он и подпоручик, оба помолчали немного.

- Что ж? Приступим! - первый промолвил Панталеоне, играя сердоликовой печаткой.

- Приступим, - ответил подпоручик, - но... присутствие одного из противников...

- Я вас немедленно оставлю, господа, - воскликнул Санин, поклонился, вышел в спальню - и запер за собою дверь.

- Он бросился на кровать - и принялся думать о Джемме... но разговор секундантов проникал к нему сквозь закрытую дверь. Он происходил на французском языке; оба коверкали его нещадно, каждый на свой лад. Панталеоне опять упомянул о драгунах в Падуе, о принчипе Тарбуска - подпоручик об "exghizes lecherez" и о "goups a l'amiaplе". Но старик и слышать не хотел ни о каких ехghizes! К ужасу Санина, он вдруг пустилcz толковать своему собеседнику о некоторой юной невинной девице, один мизинец которой стоит больше, чем все офицеры мира... (oune zeune damigella innoucenta, qu'a ella sola dans soun peti doa vale piu que toutt le zouffissie del mondo!) и несколько раз с жаром повторил: "Это стыд! это стыд!" (Е ouna onta, ouna onta!) Поручик сперва не возражал ему, но потом в голосе молодого человека послышалась гневная дрожь, и он заметил, что пришел не затем, чтобы выслушивать моральные сентенции...

- В вашем возрасте всегда полезно выслушивать справедливые речи ! - воскликнул Панталеоне.

Прение между г-ми секундантами несколько раз становилось бурным; оно продолжалось более часа и завершилось, наконец, следующими условиями: "стреляться барону фон Донгофу и господину де Санину на завтрашний день, в 10 часов утра, в небольшом лесу около Ганау, на расстоянии двадцати шагов; каждый имеет право стрелять два раза по знаку, данному секундантами. Пистолеты без шнеллера и не нарезные". Г-н фон Рихтер удалился, а Панталеоне торжественно открыл дверь спальни и, сообщив результат совещания, снова воскликнул: "Bravo, Russo! Bravo, giovanotto! Ты будешь победителем!"

Несколько минут спустя они оба отправились в кондитерскую Розелли. Санин предварительно взял с Панталеоне слово держать дело о дуэли в глубочайшей тайне. В ответ старик только палец кверху поднял и, прищурив глаз, прошептал два раза сряду: "segredezzа!" (Таинственность!) Он видимо помолодел и даже выступал свободнее. Все эти необычайные, хотя и неприятные, события живо переносили его в ту эпоху, когда он сам и принимал и делал вызовы, - правда, на сцене. Баритоны, как известно, очень петушатся в своих ролях.

Глава ХIX

Эмиль выбежал навстречу Санину - он более часа - караулил его приход - и торопливо шепнул ему на убо, что мать ничего не знает о вчерашней неприятности и что даже намекать на нее не следует, а что его опять посылают в магазин!!. но что он туда не пойдет, а спрячется где-нибудь! Сообщив все это в течение нескольких секунд, он внезапно припал к плечу Санина, порывисто поцеловал его и бросился вниз по улице. В кондитерской Джемма встретила Санина; хотела что-то сказать - и не могла. Ее губы слегка дрожали, а глаза щурились и бегали по сторонам. Он поспешил успокоить ее уверением, что все дело кончилось... сущими пустяками.

- У вас никого не было сегодня? - спросила она

- Было у меня одно лицо - мы с ним объяснились - и мы... мы пришли к самому удовлетворительному результату. Джемма вернулась за прилавок. "Не поверила она мне!"- подумал он... однако отправился в соседнюю комнату и застал там фрау Ленору. У ней мигрень прошла, но она находилась в настроении меланхолическом. Она радушно улыбнулась ему, но в то же время предупредила его, что ему будет сегодня с нею скучно, так как она не в состоянии его занять. Он подсел к ней и заметил, что ее веки покраснели и опухли.

- Что с вами, фрау Леноре? Неужели вы плакали?

- Тсссс...- прошептала она и указала головою на комнату, где находилась ее дочь. - Не говорите этого... громко.

- Но о чем же вы плакали?

- Ах, мосье Санин, сама не знаю о чем!

- Вас никто не огорчил?

- О нет!.. Мне очень скучно вдруг сделалось. Вспомнила я Джиован Баттиста... свою молодость... Потом, как это все скоро прошло. Стара я становлюсь, друг мой, - и не могу я никак с этим помириться. Кажется, сама я все та же, что прежде... а старость - вот она... вот она! - На глазах фрау Леноры показались слезинки. - Вы, я вижу, смотрите на меня да удивляетесь... Но вы тоже постареете, друг мой, и узнаете, как это горько!

Санин принялся утешать ее, упомянул об ее детях, в которых воскресала ее собственная молодость, попытался даже подтрунить над нею, уверяя, что она напрашивается на комплименты... Но она, не шутя, попросила его "перестать", и он тут в первый раз мог убедиться, что подобную унылость, унылость сознанной старости, ничем утешить и рассеять нельзя; надо подождать, пока она пройдет сама собою. Он предложил ей сыграть с ним в тресетте - и ничего лучшего он не мог придумать. Она тотчас согласилась и как будто повеселела.

Санин играл с ней до обеда и после обеда. Панталеоне также принял участие в игре. Никогда его хохол не падал так низко на лоб, никогда подбородок не уходил так глубоко в галстук! Каждое движение его дышало такой сосредоточенной важностью, что, глядя на него, невольно рождалась мысль: какую это тайну с такою твердостью хранит этот человек?

Но - segredezza! segredezza!

Он в течение всего того дня всячески старался оказывать глубочайшее почтение Санину; за столом, торжественно и решительно, минуя дам, подавал блюда ему первому; во время карточной игры уступал ему прикупку, не дерзал его ремизить; объявлял, ни к селу ни к городу, что русские - самый великодушный, храбрый и решительный народ в мире!

"Ах ты, старый лицедей!" - думал про себя Санин.

И не столько дивился он неожиданному настроению духа в г-же Розелли, сколько тому, как ее дочь с ним обращалась. Она не то, чтобы избегала его... напротив, она постоянно садилась в небольшом от него расстоянии, прислушивалась к его речам, глядела на него; но она решительно не хотела вступать с ним в беседу, и как только он заговаривал с нею - тихонько поднималась с места и тихонько удалялась на несколько мгновений. Потом она появлялась опять, и опять усаживалась где-нибудь в уголке - и сидела неподвижно, словно размышляя и недоумевая... недоумевая пуще всего. Сама фрау Леноре заметила, наконец, необычайность ее поведения и раза два спросила, что с ней.

- Ничего, - ответила Джемма, - ты знаешь, я бываю иногда такая.

- Это точно, - соглашалась с нею мать.

Так прошел весь этот длинный день, ни оживленно, ни вяло - ни весело, ни скучно. Держи себя Джемма иначе - Санин... как знать? не совладал бы с искушением немного порисоваться или просто поддался бы чувству грусти перед возможной, быть может, вечной разлукой... Но так как ему ни разу не пришлось даже поговорить с Джеммой, то он должен был удовлетвориться тем, что в течение четверти часа, перед вечерним кофе, брал минорные аккорды на фортепиано.

Лесок, в котором долженствовало происходить побоище, находился в четверти мили от Ганау. Санин с Панталеоне приехали первые, как он предсказывал; велели карете остаться на опушке леса и углубились в тень довольно густых и частых деревьев. Им пришлось ждать около часу. Ожидание не показалось особенно тягостным Санину; он расхаживал взад и вперед по дорожке, прислушивался, как пели птицы, следил за ... Далее

И ничему не мешает это ожидание, эта тоска. Она сопровождает каждое его движение и ничему не мешает. Не мешает она ему отлично пообедать в третьем трактире с Эмилем - и только изредка, как короткая молния, вспыхивает в нем мысль, что - если б кто-нибудь на свете знал??!! Не мешает ему эта тоска играть после обеда с Эмилем в чехарду. На привольном зеленом лужку происходит эта игра... и каково ... Далее

Наконец пришло письмо - с американской почтовой маркой - из Нью-Йорка на его имя. Почерк адреса на обертке был английский... Он не узнал его, и сердце в нем сжалось. Не разом решился он надломить пакет. Он глянул на подпись: Джемма! Слезы так и брызнули из его глаз: одно то, что она подписалась своим именем, без фамилии - служило ему залогом примирения, прощения! Он развернул тонкий лист синей ... Далее