Отцы и дети Иван Сергеевич Тургенев Страница: 22

Аркадий все это замечал, но хранил про себя свои замечания.

Настоящею причиной всей этой "новизны" было чувство, внушенное Базарову Одинцовой, чувство, которое его мучило и бесило и от которого он тотчас отказался бы с презрительным хохотом и циническою бранью, если бы кто-нибудь хотя отдаленно намекнул ему на возможность того, что в нем происходило. Базаров был великий охотник до женщин и до женской красоты, но любовь в смысле идеальном, или, как он выражался, романтическом, называл белибердой, непростительною дурью, считал рыцарские чувства чем-то вроде уродства или болезни и не однажды выражал свое удивление, почему не посадили в желтый дом94 Тоггенбурга95 со всеми миннезингерами и трубадурами.96 "Нравится тебе женщина, - говаривал он, - старайся добиться толку; а нельзя - ну, не надо, отвернись - земля не клином сошлась". Одинцова ему нравилась: распространенные слухи о ней, свобода и независимость ее мыслей, ее несомненное расположение к нему - все, казалось, говорило в его пользу; но он скоро понял, что с ней "не добьешься толку", а отвернуться от нее он, к изумлению своему, не имел сил. Кровь его загоралась, как только он вспоминал о ней; он легко сладил бы с своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость. В разговорах с Анной Сергеевной он еще больше прежнего высказывал свое равнодушное презрение ко всему романтическому; а оставшись наедине, он с негодованием сознавал романтика в самом себе. Тогда он отправлялся в лес и ходил по нем большими шагами, ломая попадавшиеся ветки и браня вполголоса и ее и себя; или запирался на сеновал, в сарай, и, упрямо закрывая глаза, заставлял себя спать, что ему, разумеется, не всегда удавалось. Вдруг ему представится, что эти целомудренные руки когда-нибудь обовьются вокруг его шеи, что эти гордые губы ответят на его поцелуй, что эти умные глаза с нежностию - да, с нежностию остановятся на его глазах, и голова его закружится, и он забудется на миг, пока опять не вспыхнет в нем негодование. Он ловил самого себя на всякого рода "постыдных" мыслях, точно бес его дразнил. Ему казалось иногда, что и в Одинцовой происходит перемена, что в выражении ее лица проявлялось что-то особенное, что, может быть... Но тут он обыкновенно топал ногою или скрежетал зубами и грозил себе кулаком.

А между тем Базаров не совсем ошибался. Он поразил воображение Одинцовой; он занимал ее, она много о нем думала. В его отсутствие она не скучала, не ждала его; но его появление тотчас ее оживляло; она охотно оставалась с ним наедине и охотно с ним разговаривала, даже тогда, когда он ее сердил или оскорблял ее вкус, ее изящные привычки. Она как будто хотела и его испытать, и себя изведать.

Однажды он, гуляя с ней по саду, внезапно промолвил угрюмым голосом, что намерен скоро уехать в деревню к отцу... Она побледнела, словно ее что в сердце кольнуло, да так кольнуло, что она удивилась и долго потом размышляла о том, что бы это значило. Базаров объявил ей о своем отъезде не с мыслию испытать ее, посмотреть, что из этого выйдет: он никогда не "сочинял". Утром того дня он виделся с отцовским приказчиком, бывшим своим дядькой, Тимофеичем. Этот Тимофеич, потертый и проворный старичок, с выцветшими желтыми волосами, выветренным, красным лицом и крошечными слезинками в съеженных глазах, неожиданно предстал перед Базаровым в своей коротенькой чуйке97 из толстого серо-синеватого сукна, подпоясанный ременным обрывочком и в дегтярных сапогах.

- А, старина, здравствуй! - воскликнул Базаров.

- Здравствуйте, батюшка Евгений Васильич, - начал старичок и радостно улыбнулся, отчего все лицо его вдруг покрылось морщинами.

- Зачем пожаловал? За мной, что ль, прислали?

- Помилуйте, батюшка, как можно! - залепетал Тимофеич (он вспомнил строгий наказ, полученный от барина при отъезде). - В город по господским делам ехали да про вашу милость услыхали, так вот и завернули по пути, то есть - посмотреть на вашу милость... а то как же можно беспокоить!

- Ну, не ври, - перебил его Базаров. - В город тебе разве здесь дорога?

Тимофеич помялся и ничего не отвечал.

- Отец здоров?

- Слава богу-с.

- И мать?

- И Арина Власьевна, слава тебе господи.

- Ждут меня небось?

Старичок склонил набок свою крошечную головку.

- Ах, Евгений Васильич, как не ждать-то-с! Верите ли богу, сердце изныло, на родителей на ваших глядючи.

- Ну хорошо, хорошо! не расписывай. Скажи им, что скоро буду.

- Слушаю-с, - со вздохом отвечал Тимофеич. Выйдя из дома, он обеими руками нахлобучил себе картуз на голову, взобрался на убогие беговые дрожки, оставленные им у ворот, и поплелся рысцой, только не в направлении города.

Вечером того же дня Одинцова сидела у себя в комнате с Базаровым, а Аркадий расхаживал по зале и слушал игру Кати. Княжна ушла к себе наверх; она вообще терпеть не могла гостей, и в особенности этих "новых оголтелых", как она их называла. В парадных комнатах она только дулась; зато у себя, перед своею горничной, она разражалась иногда такою бранью, что чепец прыгал у ней на голове вместе с накладкой. Одинцова все это знала.

- Как же это вы ехать собираетесь, - начала она, - а обещание ваше?

Базаров встрепенулся.

- Какое-с?

- Вы забыли? Вы хотели дать мне несколько уроков химии.

- Что делать-с! Отец меня ждет; нельзя мне больше мешкать. Впрочем, вы можете прочесть "Pelouse et Fremy, Notions generales de Chimie ";98 книга хорошая и написана ясно. Вы в ней найдете все, что нужно.

- А помните: вы меня уверяли, что книга не может заменить... я забыла, как вы выразились, но вы знаете, что я хочу сказать... помните?

- Что делать-с! - повторил Базаров.

- Зачем ехать? - проговорила Одинцова, понизив голос.

Он взглянул на нее. Она закинула голову на спинку кресел и скрестила на груди руки, обнаженные до локтей. Она казалась бледней при свете одинокой лампы, завешенной вырезною бумажною сеткой. Широкое белое платье покрывало ее всю своими мягкими складками; едва виднелись кончики ее ног, тоже скрещенных.

- А зачем оставаться? - отвечал Базаров.

Одинцова слегка повернула голову.

- Как зачем? разве вам у меня не весело? Или вы думаете, что об вас здесь жалеть не будут?

- Я в этом убежден.

Одинцова помолчала.

- Напрасно вы это думаете. Впрочем, я вам не верю. Вы не могли сказать это серьезно. - Базаров продолжал сидеть неподвижно. - Евгений Васильич, что же вы молчите?

- Да что мне сказать вам? О людях вообще жалеть не стоит, а обо мне подавно.

- Это почему?

- Я человек положительный, неинтересный. Говорить не умею.

- Вы напрашиваетесь на любезность, Евгений Васильич.

- Это не в моих привычках. Разве вы не знаете сами, что изящная сторона жизни мне недоступна, та сторона, которою вы так дорожите?

Одинцова покусала угол носового платка.

- Думайте, что хотите, но мне будет скучно, когда вы уедете.

- Аркадий останется, - заметил Базаров.

Одинцова слегка пожала плечом.

- Мне будет скучно, - повторила она.

- В самом деле? Во всяком случае, долго вы скучать не будете.

- Отчего вы так полагаете?

- Оттого, что вы сами мне сказали, что скучаете только тогда, когда ваш порядок нарушается. Вы так непогрешительно правильно устроили вашу жизнь, что в ней не может быть места ни скуке, ни тоске... никаким тяжелым чувствам.

Он прошелся по комнате, потом вдруг приблизился к ней, торопливо сказал "прощайте", стиснул ей руку так, что она чуть не вскрикнула, и вышел вон. Она поднесла свои склеившиеся пальцы к губам, подула на них и внезапно, порывисто поднявшись с кресла, направилась быстрыми шагами к двери, как бы желая вернуть Базарова... Горничная вошла в комнату с графином на серебряном подносе. Одинцова ... Далее

- А вот извольте выслушать. В начале вашего пребывания в доме моего брата, когда я еще не отказывал себе в удовольствии беседовать с вами, мне случалось слышать ваши суждения о многих предметах; но, сколько мне помнится, ни между нами, ни в моем присутствии речь никогда не заходила о поединках, о дуэли вообще. Позвольте узнать, какое ваше мнение об этом ... Далее

Он сдержал свое обещание. Поместив сына по-прежнему в кабинет, он только что не прятался от него и жену свою удерживал от всяких лишних изъявлений нежности. "Мы, матушка моя, - говорил он ей, - в первый приезд Енюшки ему надоедали маленько: теперь надо быть умней". Арина Власьевна соглашалась с мужем, но немного от этого выигрывала, потому что видела сына только за столом и окончательно ... Далее